– Нет, ответил мужчина, – ни горло, ни нос у меня не болят.

– А что же вас беспокоит? – решила уточнить работница регистратуры.

– Знаете, – продолжал Виктор, – я и сам не пойму и хочу разобраться. Вот что со мной на самом деле: в жизни я часто слышу одно, а вижу совсем другое.

В очереди заметно оживились и заулыбались, видимо, в знак солидарности со «странным» больным. А кто-то даже вслух произнёс: – Да где его взять, этого врача «ухо-глаз»?

И в самом деле, всем давно и очень хочется, чтобы слышимое и видимое составляли одно и то же.

Святой ключ

Люблю бывать на Святом ключе. Особенно летней порой. По утрам здесь тихо, умиротворенно. Чистейшая водичка, пьянящий, наполненный ароматом цветов и деревьев воздух, дружное птичье многоголосье. Даже грачи и те какие-то особенные: не очень крикливые, в их голосах чувствуются робкие пробы музыкальности. И гнезда у них совсем необычные: на вершине двух высоких сосен соорудили огромные многоэтажные «жилища». Я их называю семейными. С людей, наверное, пример берут.

Прошлой весной они прилетели почему-то поздно и в меньшем количестве. Возможно, перелетная дорожка не заладилась. Я, грешным делом, стал подумывать о Владимире Вольфовиче, который предлагал одно время палить по птицам на границе страны. Но все же прилетели, суетились, чинили гнезда, выводили птенцов

Часто бываю у Святого Ключа. В дни, когда в городском ЗАГСе играет марш Мендельсона, к роднику подкатывают целые кортежи нарядных машин с большими куклами на капоте. Из машин выходят счастливые молодые пары, сопровождаемые родителями и многочисленными друзьями. Они легко и дружно поднимаются по ступенькам лестницы к месту, где берет начало чистейший родник. Для молодоженов он символ чистоты их будущей семейной жизни. И пусть она будет такой незамутненной до скончания дней. Все молодожены, разумеется, надеются только на это. Они весело порхают у источника на крыльях радости, фотографируются, снимаются на видеокамеру. В беседке танцуют в вихре вальса, пьют на счастье символическое шампанское, кричат традиционное и многократное: «Горько! Горько!! Горько!!!».

«Кому горько?» – спрашиваю я, улыбаясь, у случайного прохожего. – «Никому, – отвечает он, – это у них иносказательно звучит: «Сладко! Сладко!! Сладко!!!».

Оказался я у Святого Ключа минувшим летом в день, когда встретились три семерки – 7.07.07. В полдень там было очень людно. Кортежи молодых пар сменяли друг друга в ритме вальса. В народе теплится вера, что если начать какое-то дело в такой счастливый день, то оно будет долгим и успешным. Только этим можно объяснить тот факт, 7 июля 2007 года было зарегистрировано в Нижнекамском ЗАГСе рекордное количество браков: 35 пар обрекли себя на вечное счастье на земле

– счастье в объятиях Гименея.

День этот выдался на редкость тихим, теплым и солнечным. Настроение у всех было умиротворенно-приподнятым. Оно невольно передалось и мне. Походив часик-другой среди молодоженов и окропив себя святой водицей, я спустился по лестнице к набережной Камы. У меня вдруг возникло желание искупаться в реке. Не доходя до пристани, я заметил пятачок прибрежного песка, на котором грелись и загорали отдыхающие. В воде купающихся почему-то не было. Хорошо оглядевшись, я увидел в двух местах на поверхности воды булькающие пузыри воздуха. Судя по ним, в воде находились водолазы.

«Что они там ищут?» – спросил я у оказавшегося рядом мужчины.

– «Во время купания одному пловцу стало плохо: он, бедняга, так и не

выплыл», – с горечью констатировал тот. Настроение мое резко пере

менилось: стало нестерпимо грустно. Оно еще больше ухудшилось,

когда водолазы вытащили на берег утопленника лет 50-60.

И у Святого Ключа – все, как в жизни нашей: счастье одних перемежается с бедой и горем других. Все это так близко, так рядом соседствует. И в будние дни, и в самый счастливый день.

На пасеке у Гермогента

Послевоенная деревня жила трудно: мало в ней осталось рабочих рук. Женщинам и подросткам, работавшим в поле целый день, записывался в учетной ведомости, как правило, один, так называемый, трудодень – колхозная единица измерения труда. На этот трудодень по итогам года выдавалось 100-200 граммов зерна – ржи или пшеницы.

Никакой денежной оплаты сверх этого не было, поэтому деревня жила почти безденежно и впроголодь. Небольшие деньги появлялись в семьях колхозников только после продажи яиц, масла и мяса – продуктов личного подворья. Продавались, конечно, далеко не излишки, но денежная нужда была очень острой: надо было хоть чем-то прикрыть наготу 5-6 детишек, оставшихся без главного кормильца семьи.

Сладкого в семьях не пробовали месяцами ни взрослые, ни дети. Босоногой малышней выходили мы летом на луг, где расцветал душистый клевер. Там срывали сиренево-красные, пахнущие медом, головки; выдергивали из соцветий тонюсенькие дудочки, прикладывали их нижним

концом к языку и наслаждались нежным нектаром. Мы безмерно завидовали пчелам, у которых был столь искусен аппарат для сбора меда. У нас его, к сожалению, не было.

В колхозе, при всей его бедности, содержалась небольшая пасека. Она находилась на опушке ближайшего к деревне леса на удалении двух километров. Уход за пчелами осуществлял флегматичный, но довольно рассудительный и добрый деревенский мужик Гермогент. До пасеки он побывал и на других должностях в колхозе. Взрослые нам рассказывали о том, что перед самой войной он руководил и колхозом – был некоторое время его председателем.

Однако долго на этой должности он не удержался. Однажды, посочувствовав бедному народу, он ослушался строгих указаний районного начальства и выдал на трудодень на 50 граммов зерна больше, чем диктовалось из района. За такую самодеятельность его лишили и должности, и свободы: всю войну он отбывал трудовую повинность на кирпичном заводе г. Самары (Куйбышева). В отличие от других деревенских мужиков это и спасло ему жизнь.

В разгар лета, когда зацветали липа и гречиха, и ветер доносил до деревни дурманящие медовые запахи, кто-то вдруг произносил: «На пасеке качают мед». После такого известия вся многочисленная деревенская братва приходила в явное волнение и начинала облизывать свои языки, на которых ничего не было. Попробовать же сладкого, ох как, хотелось!

Мы начинали формировать небольшие (по3-4 человека) стайки сорванцов и, соблюдая некоторую очередность и интервалы, пробовали делать набеги па пасеку. Многочисленными толпами старались там не появляться: по прежнему опыту знали, что большие полчища ребятни, напоминающие войско Батыя, пасечник Гермогент не выносит и разгоняет всеми возможными способами, даже поднимая в воздух незаряженное ружье.

Хорошо запомнилась мне первая ходка на пасеку. Количественная сторона нашей группы укладывалась в норму, установленную Гермогентом опытным