тусклыми живыми лучами; из подъездов потянутся деловые люди, невзирая на воскресенье; дернутся зябкие желто-красные тела трамваев. Над Тушинском нависнет утреннее последождевое небо – монолитной светло-серой плитой. Но Саша всего этого наконец-то не увидит.

12. Быстро и гладко

На другой день в шесть пятьдесят утра, после томительно долгих перелетов, бесконечной пересадки в Москве и сонного, полудремотного ожидания на ночном вокзале Антебурга, Саша сидела в поезде, следующем в Анимию. В бело-голубом сверкающем экспрессе с вытянутым клювом. Прислонившись виском к оконному стеклу, она крутила в руках бумажный стаканчик, хлебала остывающий кофе из вагона-бара. Отчаянно пыталась проснуться. Холодок от стекольного прикосновения пробирал до озноба, рассыпа́лся острой крошкой по невыспавшемуся телу. Ровно в семь поезд тронулся, за окном медленно пополз перрон. Вокзал Антебурга – уже проснувшийся, уже наводненный пассажирами, мечущийся в утренней суете – уплыл назад. В сторону прошлого. В сторону Тушинска, который больше не наваливался на Сашу всей своей тяжестью, не сдавливал грудь; который потихоньку начал с нее сползать – тонкими слоями, ошметками. Правда, вздохнуть с облегчением пока что почему-то не удавалось: вздох словно застревал в горле и камнем падал в глубину сердца. Возможно, из-за усталости.

За окном неспешно потекли постройки промзоны, затем сменились все ускоряющимися поселками, лугами, холмами, перелесками. Окраинами неприметных, безымянных для Саши городов. Экспресс довольно быстро разогнался. Он решительно мчался вперед, к Анимии, нигде не задерживаясь, небрежно пролистывая сливочно-белые деревенские домики, функциональные бетонные коробки зданий (почти как в Тушинске), плотные тени садов, колокольни соборов. В основном заоконные виды сочились яркими живыми красками: унылые городские периферии попадались редко. Снаружи глубоко и жарко дышала щедрая июньская зелень, серебристо блестели оливковые рощи, и Саша даже как будто видела – несмотря на безумную скорость – маслянисто-густые переливы каждого листика; ласковой синевой тянулись безмятежные озера, весело пестрели деревеньки. Растрепанные на ветру, нежные полевые цветы резво подпрыгивали на пригорках и тут же безудержно сбегали в ложбины. Хотелось бесконечно сидеть и смотреть не отрываясь в это легкое заоконное мельканье, словно в хороводе всех этих радостных воздушных красок чувствовалось близкое освобождение, а вместе с ним и некая внезапная отгадка, очень простой ответ на какой-то давний мучительный вопрос.

Периодически поезд всасывали в себя черные утробы тоннелей – и тут же выплевывали обратно к свету. За время этих глухих провалов темноты увиденные только что пейзажи не успевали растаять на сетчатке глаз. Почти мгновенно обморочная тьма рассеивалась, озарялась новыми всплесками южного утреннего солнца. Новыми лучезарными картинами за окном, от легкой праздничной пестроты которых замирало сердце. Один раз поезд пронесся по длинному стиснутому железными загибающимися ребрами мосту – будто сквозь скелет гигантского кита. Внизу, под мостом, сияла прозрачная речная гладь. Совсем непохожая на вялую коричневатую рябь Кровянки. Почти все за окном поезда было непохожим на тушинское. И сам экспресс, в отличие от тушинских поездов, скользил бесшумно, мягко, не грохотал всеми позвонками, не ворчал непрерывно на своем механическом языке.

У Саши не было четкого плана действий. Она представляла свои ближайшие анимийские дни лишь в общих чертах. Сначала нужно будет осмотреться, чуть-чуть освоиться, прийти в себя. Прогуляться по городу. Затем отнести свое резюме (переведенное за время полета на эдемский язык) во все туристические компании Анимии. Их, судя по информации в интернете, не так и много. Скорее всего, сразу никто не возьмет Сашу на работу ее мечты. На первое время, вероятно, придется наняться уборщицей или кассиршей в супермаркете. Это не страшно, Саша много лет зарабатывала на жизнь, занимаясь нелюбимыми, монотонными, совсем не вдохновляющими делами. Вполне можно потерпеть еще пару месяцев. Даже полгода, даже год.

Еще нужно снять где-нибудь недорогую квартиру-студию или комнату – пусть даже со старенькой скрипучей кроватью и единственным крошечным окошком, выходящим в темный неухоженный двор. Сидя в московском аэропорту, Саша уже начала изучать цены. Пока что все было слишком дорого для ее скромных накоплений. Но ничего, она только в начале пути, она обязательно отыщет подходящий вариант среди пестрящего моря предложений.

Ну и конечно, помимо поисков жилья и работы, придется заняться документами. Продлить рабочую визу (полученную два года назад и уже давно недействительную), оформить разрешение на проживание, а со временем – и вид на жительство. Вполне возможно, что эта бумажная канитель затянется надолго и отнимет чудовищно много сил. А еще есть вероятность того, что Саше – пересекшей границу в качестве туристки – в рабочей визе откажут.

Но все эти сложности – потом. Главное, на тот момент Саша сидела в поезде, стремительно приближающемся к Анимии. Ее зыбкое отражение плавало в заоконной солнечной пелене. Проносившиеся мимо пейзажи словно протекали сквозь ее отраженный образ, и Саша как будто сама становилась частью дороги через свой очарованный, глубокий, почти немигающий взгляд. Спать уже не хотелось: она окончательно очнулась от вязкой полудремоты, которая затягивала ее в себя на вокзале Антебурга. Оставалась лишь физическая усталость, густым смолянистым потоком текущая по рукам и ногам. Но, вопреки этой утомленности, Саша начала ощущать где-то глубоко внутри незнакомую радость – уязвимую, чуть зудящую, точно легкая ссадина. Как будто сердце постепенно пропитывалось острым предчувствием досягаемой, непривычно близкой Анимии. Совсем скоро мчавшаяся в поезде Саша должна была наконец догнать свою настоящую жизнь, которая терпеливо ждала ее все эти годы. Призрак этой жизни уже маячил за окном. Еще пара поворотов железной дороги, несколько изгибов рельефа, и за очередным холмом торжественно откроется взгляду она, настоящая жизнь. Нарисуется долгожданный вокзал, покрытый солнечным маревом – словно обернутый в подарочную сверкающе-прозрачную упаковку.

И лишь на пару секунд, когда поезд уже начал замедлять ход, а за окном показались четко расчерченные ряды виноградников, Саше почему-то вдруг почудилось, что она едет вовсе не в Эдем, не в город своей мечты, а в какую-то гулкую бесприютную пустоту.

В полдесятого поезд – уже совсем медленно – подъехал к вокзалу Анимии. Около минуты он еле-еле, будто устало, тек вдоль платформы, а затем окончательно замер. Вокзал, которого Саша ждала всю жизнь, появился как-то буднично, прозаично. Словно он был не парадными воротами райского благодатного города, а всего лишь колесом обыденной жизненной карусели. Пассажиры тут же начали вставать с мест, доставать с полок сумки, суетливо протискиваться к выходу. Двери вагонов распахнулись, и поезд выплюнул спешащих по своим делам людей. А вместе с ними – никуда не спешащую, слегка растерянную Сашу.

Вынырнув из ласковой кондиционерной прохлады и окунувшись в наружную волну уже плотной, уже