внимания. Клитемнестра вспоминает, сколько раз она видела, как ее брат украдкой выскальзывал из комнат слуг, проведя ночь с какой-нибудь из девиц.

– Раньше ты проводил много времени в постели со служанками, – замечает она.

– Бывало, – ухмыляется Кастор, и на секунду его лицо становится таким же, каким было прежде. Затем, понизив голос, он добавляет: – Но теперь им приходится развлекать Менелая.

Клитемнестра следит взглядом за служанкой, которая обходит гостей за столом и наполняет их кубки. Каждый раз, проходя мимо кого-нибудь из воинов Менелая, она старается держаться на расстоянии и каждый раз вздрагивает, когда они ее подзывают. Правду говорил Тиндарей, думает Клитемнестра. Рабыня никогда не научится любить тебя – неважно как добр ты к ней будешь, – потому что она уже познала слишком много страданий.

Елена встает и пересаживается от мужа к дочери. Маленькая Гермиона поедает смоквы рядом с Полидевком, и каждый раз, когда она пачкает пальцы в липком соке, он бережно вытирает их куском ткани, словно она его собственная дочь. Менелай, кажется, даже не замечает этого. Девочке достались волосы отца, похожие на раскаленную в горниле бронзу, и глаза матери, чистые, точно морская вода. Но нежные, как жемчуг, черты Елены в лице дочери кажутся острыми, как лезвия. Она красива, но своей, особенной красотой.

Подают мясо, сыр и оливки, от стен эхом отскакивает шум болтовни. Феба и Филоноя обсуждают юного мужа, за которого предстоит выйти Филоное. Тимандра и Кастор набрасываются на еду и вино. Леда молча жует пряный кусочек ягненка. Скользнув по лавке, Клитемнестра пододвигается к матери.

– Мама, – говорит она. – А где жрица?

Леда глядит на нее затуманенным взором, широко распахнув глаза.

– Зачем она тебе?

– Я хочу поговорить с ней о пророчестве, что она принесла пятнадцать лет назад.

Леда принимается рассеянно поглаживать свои иссиня-черные волосы, собранные в красивые косы.

– Ее нет, – наконец отвечает она.

– Что это значит?

– Я отослала ее.

Клитемнестра припоминает, что когда она была маленькой, отец частенько брал с собой в покои одну женщину, рабыню. Леда узнала об этом и за ужином сказала всем, что «отослала» служанку, а чуть позже по пути в деревню Клитемнестра наткнулась на ее тело, гниющее в грязи.

– Когда? – спрашивает она.

Лицо матери так и остается непроницаемым.

– Вскоре после твоего отъезда.

– Что на это сказал Тиндарей?

– Он был не в восторге. Но после того, что он с тобой сделал, после всей той боли, что он нам причинил, он уже не мог раздавать мне приказы.

– И каково тебе было?

– Что ты имеешь в виду?

– Что ты почувствовала, когда отослала ее?

Леда ставит кубок на стол и хватает дочь за руку. Ее огромные глаза исполнены печали.

– Послушай меня. Я позволила жажде отмщения управлять собой. Не повторяй моей ошибки.

– Вся наша жизнь – отмщение, – отвечает Клитемнестра.

– Но так не должно быть. Всё то время, что я потратила на ненависть к жрице, я могла бы потратить на любовь к моей Елене. Всё то время, что я ненавидела твоего отца, я могла бы просто любить моих детей.

– Но ты любишь нас.

– Да, но ненависть – дурное семя. Оно пускает корни в сердце и растет, растет, отравляя всё вокруг.

Справа от них Менелай разражается смехом в ответ на шутку кого-то из своих товарищей. Муж Киниски принимается лапать служанку, когда та подносит ему блюдо с мясом и трясущимися руками ставит на стол.

– Обещай мне, что ты не превратишься в такую же одержимую местью, как я, – шепчет Леда.

Клитемнестра отворачивается от служанки и заглядывает матери в глаза.

– Обещаю.

Ночью, когда все воины и знать отправляются спать, она ступает на узкую улочку, что огибает дворец. Горячий воздух напитан влагой, но ей пришлось надеть накидку, чтобы спрятать лицо. На поясе у нее висит маленький нож с драгоценной рукоятью, который мать отдала ей перед отъездом в Микены.

Улицы безмолвны. Лишь изредка откуда-то доносится лай или вой, тихие стоны или хныканье младенца. Она минует повозки с сеном и какого-то юнца, целующего служанку под развешанными у окна шкурами. Подойдя к площади, она сворачивает в переулок, ведущий к лавкам красильщиков. Она замедляет шаг. Прислушивается к доносящимся из-за дверей и окон звукам: женщина поет колыбельную младенцу, храпит какой-то старик. Она смотрит на череду лавок и окон на другой стороне дороги. Одно окно открыто, и она заглядывает внутрь. На стене рядом с дверью блестит громадный щит, на деревянном столе стоит золотая чаша. На скамейке сидит с закрытыми глазами женщина в тонкой тунике, которая едва прикрывает ее маленькие груди, но ее тело всё равно блестит от пота. Лампа отбрасывает мерцающий свет на коротко остриженные волосы, крючковатый нос и острый подбородок.

Клитемнестра осторожно подбирается к дому, наблюдая за тем, что происходит внутри, через единственное окно. Женщина, похоже, одна. Она дергает дверь, но та оказывается заперта, тогда Клитемнестра перелезает через подоконник и как можно тише забирается в комнату.

Резко пробудившись, Киниска открывает глаза, и мгновение они обе просто смотрят друг на друга. Клитемнестра задувает лампу. Дрогнув, огонек угасает и оставляет их в кромешной темноте.

– Давно мы с тобой не виделись, – говорит Клитемнестра.

Она чувствует кислое дыхание Киниски где-то перед собой, их разделяет деревянный стол.

– Я знала, что ты приехала, – отвечает Киниска. – Чего ты хочешь?

Клитемнестра медленно, шаг за шагом обходит стол. Снимает накидку и отбрасывает в сторону, ткань проскальзывает у нее между пальцами. Она чувствует, как замерла в темноте Киниска, и понимает, что нужно действовать быстро, пока их глаза не приспособились к темноте.

– Где ты была, – спрашивает Клитемнестра, – когда пятнадцать лет назад в моем доме убили моего мужа?

Киниска ахает, достаточно громко, чтобы расслышать. Она начинает что-то говорить, но Клитемнестра перебивает ее:

– Молчи. Я знаю, где ты была. Ты кралась по улице за моей сестрой, а потом ударила ее камнем и оставила истекать кровью. – Она нащупывает золотую чашу, край неровный, с зазубринами, не то что во дворце. – Ты сделала это, чтобы помочь Агамемнону. Ты помогла ему получить то, чего он желал, но он не наградил тебя за это.

Киниска встает.

– Он наградил меня. Он защитил мою семью и дал мне власть. – Ее голос звучит уверенно, в нем даже слышатся нотки гордости.

– Какая щедрость.

– Он может быть щедрым.

– Тебе виднее. Но я уверена, что главной наградой для тебя было наблюдать мои муки. Знать, что я потеряла всё, что любила, потеряла всё самое дорогое.

Киниска молчит. Она движется куда-то в