– Ты представляешь, что значит потерять дитя? Знать, что его убили? – Она крепко сжимает рукоять ножа и пытается расслабить руку, чтобы ее не свело.

– У меня нет детей, тебе некого у меня отнять.

Клитемнестра не удостаивает ее слова вниманием.

– Это как тонуть, – продолжает она. – Как будто кто-то держит твою голову под водой, и как только ты сдаешься и уже готова умереть, тебя выдергивают, дают вздохнуть и топят снова.

Киниска замирает. Клитемнестра знает, что та не понимает, к чему ей рассказывать всё это, но не спросит.

– Я думала о тебе во время своих мук, – продолжает она. – Я всегда презирала таких людей, как ты, у которых нет ничего ценного и поэтому они вечно пытаются украсть чужое.

– Я никогда не хотела ничего красть, – отвечает Киниска.

– Но украла.

Прежде чем Киниска успевает что-то сказать, Клитемнестра швыряет в ее сторону нож. Она чувствует, как Киниска отскакивает, и слышит, как нож с лязгом ударяется о щит. Киниска бросается вперед, но натыкается на стол. Кубок скатывается на пол, Киниска выпрямляется. Клитемнестра наклоняется и поднимает нож. Она чувствует, как из темноты на нее летит щит, и почти успевает увернуться, но он всё равно ударяет ее по плечу, и она вскрикивает от боли. Киниска кидается на нее, но Клитемнестра снова бросает нож, и на этот раз он достигает цели. Киниска падает на колени, и Клитемнестра вытаскивает нож, прежде чем та успевает схватиться за рукоять. Металл на ощупь холоден, как лед. Она отрывает лоскут от своей туники и заталкивает Киниске в рот.

– Я хотела убить тебя еще тогда, но Агамемнон был бы недоволен, – говорит она. – А теперь он даже не вспомнит, кто ты такая. Всем будет плевать на твою смерть.

Киниска стонет и трясет головой. Клитемнестра ударяет ее еще раз: лезвие глубоко вонзается в грудь. Киниска издает звук, похожий на вздох.

– Все твои планы и интриги обернулись ничем. У меня есть власть, а тебе осталось лишь нашептывать царю на ухо. Я – царица Микен, а ты никто.

Она вынимает нож из груди Киниски и отступает на шаг. Та падает на пол, кровь ручьями течет из ран. Клитемнестра находит в темноте свою накидку, закутывается в нее и уходит.

Скоро проснутся люди и вдохнут жизнь в узкие улицы. Скоро муж Киниски вернется домой и обнаружит свою мертвую жену. Но никто не заподозрит Клитемнестру, потому что никто не знает, что сделала ей Киниска.

Она бежит по лабиринту улиц, пока у нее не начинают трястись руки, а лицо не промокает от слез. Останавливается во мраке тупиковой аллеи, чтобы перевести дух и вытереть материнский нож о накидку. Над ней тускло сияет луна, проливая свой свет, как переполненное молоком ведро. В густом воздухе витает сладкий аромат спелых смокв, смешиваясь с резким запахом разложения, словно само это место прогнило насквозь.

«Обещай мне, что ты не превратишься в такую же одержимую местью, как я», – сказала ее мать. А она сидела там и, глядя ей в глаза, дала обещание, зная, что лжет, что все ее слова идут трещинами, как пересохшая земля.

В детстве она боялась Эриний, богинь, мстящим всем, кто дает ложные клятвы. Леда без конца рассказывала им истории о том, как они находили своих жертв и преследовали их, точно псы, а бедствия, которые Эринии обрушивали на них, были страшнее тысячи обжигающих кнутов. И вот она стоит здесь, убийца и клятвопреступница, но за ней никто не гонится.

У нее внутри разверзается чувство одиночества, глубокое, точно ущелье. Она прислоняется головой к стене и начинает плакать, пока звезды и облака парят у нее над головой. Был ли у нее хоть один шанс? Человеческая кровь плодородна. Пролей ее один раз, и за жестокостью последует другая жестокость. Но боги не могут вернуть жизнь. Они могут лишь отнять другую. Леда должна это понимать. В конце концов, у нее были свои секреты, она лгала и уничтожала тех, кто стоял у нее на пути. А когда муж предал ее дочь, она отступила в сторону.

Нет. Мать не может просить ее сдержать это обещание.

17. Правит сильнейший

В вечернем свете показываются Микены, и Клитемнестра подстегивает лошадь. На улице перед Львиными воротами полно народа. Тощие детишки расступаются, уступая ей дорогу, а рабы местной знати отвешивают поклоны и преклоняют колени. Пока ее конь взбирается вверх по улице, она вскидывает руку в приветствии. За воротами, внутри городских стен женщины у амбара мелют и взвешивают рожь, покрыв головы, чтобы защитить глаза от солнца, девочки разносят на головах корзины с оливками, а мальчишки пересчитывают свиней в загоне. Когда Клитемнестра проезжает мимо них, толпа расступается и снова смыкается позади, точно волна.

Из дворца на вершине акрополя на согретую солнцем террасу выбегает женщина с темно-рыжими волосами.

– Хорошо, что вы вернулись, госпожа, – говорит Эйлин. Она изменилась со времени их первой встречи пятнадцать лет назад. Если когда-то у нее дрожали руки и она не могла оторвать взгляд от пола, то теперь она держится уверенно. Клитемнестра об этом позаботилась. Многие слуги появлялись и исчезали, но Эйлин оказалась самой преданной.

– Где мои дочери?

Эйлин ведет ее в сад, где Хрисофемида играет с разноцветными камешками, положив босые ноги на прохладную траву, подальше от жаркой террасы. Позади нее, кружась в тени оливковых деревьев, танцуют несколько девочек. В нескольких шагах от них юноша играет на лире, смежив веки.

Увидев мать, Хрисофемида вскакивает, и ее лицо озаряет теплая улыбка.

– Я нашла его для тебя, пока тебя не было, мама, – говорит она, протягивая синий камень.

Клитемнестра касается губами лба дочери.

– А для своих сестер ты что-нибудь нашла?

Хрисофемида показывает Клитемнестре еще два камешка: красноватый и белый, гладкий, как яйцо.

– Этот для Электры, – поясняет она, поднимая на свет белый камень. Он переливается фиолетовыми и желтыми тенями, совсем как облако, если долго на него смотреть. – Потому что она всегда ходит в белом. И потому что она такая же серьезная и нудная, как Афина.

Клитемнестру разбирает смех, но вместо того чтобы рассмеяться, она говорит дочери:

– Не называй сестру нудной.

Эйлин позади них давится смешком.

Хрисофемида оборачивается к группе танцующих девочек.

– Ифигения разучила новые движения, смотри!

Девушки кружатся и раскачиваются. Движения очень затейливые, некоторые путаются, и их взгляды тотчас устремляются на светловолосую девочку впереди. Ифигения двигается с изяществом богини, на очаровательном личике застыло