маленький глоток, криво усмехается. Безотрывно глядит на документы перед собой — целую стопку бумаг со свидетельством о расторжении брака на самом верху.

— Я понимаю, тебе погано, — пытаюсь поддержать ее. — Но хотя бы ради Алики возьми себя в руки.

— Он ушел, — всхлипывает она. — За пять минут собрал чемодан и ушел. Как мне теперь с этим жить?

— Ты знала, что когда-нибудь это случится. — Отставляю ее бокал на столик и беру ее за руки, разворачивая к себе. — Ваш брак давно был обречен. Неужели все эти годы ты надеялась на чудо?

— Иногда он был нежным.

— И вдрызг пьяным? Такими перепихонами, которые наутро не вспомнить, брак не сохранить. Ксюш, посмотри на меня. — Подушечкой большой пальца стираю мокрую дорожку с ее щеки. — Не ушел бы он к ней, ушел бы к другой.

— Я ее уничтожу.

— Тш-ш-ш… — Прикладываю палец к ее губам. — Меня послушай. Ты можешь ненавидеть, презирать их обоих. Но не забывай, что он не оставил тебя на улице. Он отдал тебе все. Этого хватит на беззаботную жизнь и для тебя, и для Алики. Еще и внукам останется. Вряд ли он будет звонить и интересоваться, как у вас дела. Он устроен сложнее. Его не переделать. Остается с этим примириться. Ты шикарная, состоятельная женщина. У тебя взрослые дети и больше нет никаких обязательств. Посвяти ты дальнейшую жизнь себе. Ни ему, ни Алике, ни мне. Для себя живи. Поездки, приключения, курорты, новые знакомства, парни. Ксюш, перед тобой тысячи дверей открылись. Зациклишься на мести — и всех нас погубишь. Причинишь вред Вольским — заставишь его страдать. Но вместе с ними пострадаю и я. Я влюблен в Рину. Хочешь сделать мне больно? Ударь по ним.

Она поджимает губы и зажмуривается. Снова начинает плакать. Выплескивать жгучую обиду.

— Почему он выбрал ее из всех женщин, что у него были?

— А почему ты выбрала его? Сердцу не прикажешь, Ксюш. — Глажу ее по голове и, притянув к себе, обнимаю содрогающиеся в всхлипах плечи. — Я эгоист. Ты знаешь. Поэтому буду манипулировать, давить на жалость. Любишь меня? Забудь о мести. А если нанесешь удар, я никогда тебя не прощу. Она дорога мне. Безумно.

Она молча плачет. Долго. Надрывно. Обкладываясь комочками салфеток. А успокоившись, признается:

— Я знала, что однажды ее ребенок появится в нашем доме.

— Ты же заплатила ей за аборт.

Ксюша отстраняется от меня, смотрит мне в глаза и хмурится:

— Ты правда в это веришь? Вот кем ты меня считаешь? Монстром? Свою мать? — Берет бокал и делает еще один глоток. — Я долго терпела их интрижку. Делала вид, что ни о чем не знаю. Ждала, когда он нагуляется. А потом ее как-то затошнило. Я сама отвезла ее к гинекологу. Беременность подтвердилась. Это был конец для меня. Он смотрел на нее так, как никогда не смотрел на меня. С обожанием. Я была в отчаянии. Рискнула купить ее. Но не аборт. Молчание, исчезновение. Мне было все равно, что она сделает с этими деньгами. Это был исключительно ее выбор. Главное — она их взяла.

— Потому что она в них нуждалась. Лев Громов был в ее глазах не только хозяином и любовником, но еще бандитом и неверным мужем. Деньгам она доверилась больше, чем ему.

— А это уже его проблемы. Никто не заставляет его быть мудаком. По сути, ему повезло, что его любит две женщины. Этот урод не достоин ни одной.

— Почему ты сказала ему, что она сделала аборт?

Ксюша пожимает плечами и опустошает бокал.

— Что мне оставалось? Я была беременна, напугана. Он не дал бы мне ни копейки на ребенка. Да и потом — кто мешал ему разыскать ее и убедиться, не соврала ли я? Никто. Он сам этого не сделал. А знаешь, почему? Он трус. Он боялся правды. Он знал, что он ничтожество, и не смог бы смотреть ей в глаза.

— Не понимаю, — вздыхаю я, запустив пальцы в волосы и проведя ими до затылка. — Тогда зачем ты что-то подмешивала Рине в чай?

— Антон, ты дурак? — Смотрит на меня возмущенно. Подбородок опять дрожит. Вот-вот заревет. Теперь от обиды на меня. — Ты вымотал ее. На нее смотреть было страшно. Я заварила ей свой тибетский чай. Меня тоже от него всегда рубит. Он успокаивающий.

— То есть ты не пыталась ее отравить?

Сам в шоке, что вообще подумал о таком. Ксюша была тем человеком, который своим материнским теплом показал мне, что такое семья.

— Это твоя благодарность? — шепчет она. — Я хоть раз выделяла кого-то из вас троих?

— Да. Меня, — киваю я виновато. — Всегда любила больше.

— По-твоему, я из любви к тебе убила бы твою невесту?

— Ты узнала ее фамилию, резко изменила свое отношение к ней, потом этот чай, Женя.

— Да, мне было тяжело. Я смотрела на нее и вспоминала боль, которую мне доставили ее родители. Я не мировая мама, Антон. Я человек, которому тоже бывает плохо. Конечно, мне стало сложнее общаться. А еще обидно, что вы выбрали платье без меня. Признаюсь честно, это я подослала Женю пролить на него кофе. Чтобы следующее вы уже выбирали со мной. Только я просила ее помириться с Катериной. Не хотела враждующих невесток. Всегда мечтала с ними вместе по магазинам ходить, по театрам, по выставкам, по салонам. Они были бы вырваны из родового гнезда. Я бы заменила им маму.

— Черт, мне так стыдно, — фыркаю, не в силах поднять лица. — Я был уверен, что вы с этой рыжей спелись.

— С кем? Я едва сдерживалась, чтобы не всечь ей. Никогда бы не подумала, что Ринат такую змеюку в дом приведет.

— А чего обнималась с ней?

— Ради Рината. Какой бы выбор вы не сделали, он ваш. Мое дело маленькое — принять его и смириться. Налей еще! — Протягивает мне бокал и указывает на бутылку.

— Может, хватит?

— Наливай давай. Хочу, чтобы от похмелья было хуже, чем от развода. Потом отойду, соберусь и рвану с Аликой куда-нибудь на море на все оставшееся лето.

— Такой настрой мне нравится, — улыбаюсь я, плеснув пятьдесят граммов в бокал.

В гостиную спускается Ринат. Потирая