А вот – о снятии и назначении министров Распутиным: «Престарелый председатель Совета министров И.Л. Горемыкин больше не соответствовал интересам распутинской группы, был слишком нерешителен и апатичен. На этот пост претендовал один из ставленников Распутина – министр внутренних дел А. Хвостов, но Распутин наотрез отказался поддержать притязания своего легкомысленного собутыльника «Алёшки»: «Так не годится. Надо над тобой старшего посадить. А ты оставайся «внутренним».

А вот – о заговоре Александры Фёдоровны и Распутина против Николая Второго: «Глубокий хозяйственный и политический кризис, переживаемый Россией в 1916 г., вызвал среди господствующих верхов тревогу и опасения. Страх перед возможностью революции породил в их среде два заговора – буржуазии и думского оппозиционного блока, а также придворных черносотенных кругов».

Бог с ней, с Думой, но чем Николай не устраивал своё ближайшее окружение?! – это объясняется предельно доходчиво: «Вдохновителями первого заговора явились императрица Александра Фёдоровна и Распутин. Опираясь на придворные и черносотенные круги России, они рассчитывали на то, что заключение сепаратного мира с Германией и Австро-Венгрией (а осторожное прощупывание такой возможности шло и с той и с другой стороны с 1915 г.) поможет расправиться с революционным движением, подавить оппозицию буржуазии и упрочить позиции самодержавия». Да вот беда! – коварным замыслам царицы-изменницы мешал «царь-тряпка»: «Придворно-черносотенные круги были недовольны нерешительностью царя, и Распутин всё чаще говорил окружающим, что царь «негож», что «папаша ничего не понимает – что право, что лево». Другой заговор созрел в среде буржуазии и думского оппозиционного блока». Вот тебе и весь академизм! Приехали!

Одним словом, с коммунистами (неважно «какого года образца» – 1918-го или 1975-го) – всё ясно и понятно. Они были логичны и последовательны в своём шельмовании Николая Второго и его близких, не гнушаясь при этом никакими средствами. И перечисление примеров можно было бы начать не с 1975 года и даже не с 1918-го, а, скажем… с 1906-го. Ещё после разгона Первой Думы они писали в своём «Манифесте к армии и флоту» что-то очень знакомое: «Правительство вступило в переговоры с австрийским и германским императорами, чтобы немецкие войска вторглись в нашу страну. За такие переговоры мы обвиняем правительство в государственной измене!» И никакой «эволюции взглядов» в позиции компартии по данному вопросу не было!

§ 5.3. Но остаются вопросы к советской исторической науке. Вернее даже так: к конкретным представителям советской исторической школы, к её научным кадрам, к персоналиям…

Ведь историческое сообщество очень любит себя! Профессиональные историки традиционно снисходительны как к себе самим, так и к собратьям по цеху. Чувство корпоративной солидарности (а быть может, и чувство благодарности к выпестовавшим их учителям) заставляет современных историков защищать – а порой даже поднимать на щит! – этих холуёв коммунистического режима.

В их положении усматривают некий трагизм (мол, «тоталитарная власть принуждала Учителя всю жизнь говорить неправду»), а в поведении – даже обнаруживают признаки героизма (мол, «Учитель всю жизнь мужественно держал фигу в кармане»). Так что Советская власть оказалась ещё и «виновата» перед советскими историками. Дескать, «столько ума и знаний не было реализовано в полной мере! – почти все силы Учителю пришлось положить на выполнение партийных заказов и маскировку своих истинных взглядов». Бедные, как они мучились!

Однако такой подход – столь выгодный для отечественных историков и их профессионального самолюбия – совершенно несостоятелен. Не говоря уже о моральной ответственности слуг режима (например, в Германии после 1945 года судили не только тех, кто лично убивал людей, но и тех, кто «духовно окормлял» немецкий народ в духе национал-социализма), остаётся ещё и профессиональная сторона!

Дело в том, что тоталитарный режим рекрутировал в ряды своей «идеологической обслуги» наиболее бессовестных людей, хорошо (по советским меркам) платил им, старательно «расчищал поле» для их работы (ликвидируя несогласных) и этим окончательно развращал! – губя в советском историке не только нравственную личность, но даже профессионального ремесленника.

Яркий пример такой – не только моральной, но и профессиональной, – деградации автора являет «Самодержавие накануне краха». Буквально на каждой странице этой книги сознательные подлости (будем считать: навязанные мэтру вельможным заказчиком) сочетаются с бессознательными глупостями (которыми мэтр обязан исключительно своему безголовому невежеству). При том что писал Ерошкин об эпохе Николая Второго – а это был «предмет его научных интересов», его конёк!

Например, такое известное историческое событие как покушение на жизнь цесаревича Николая в Японии Ерошкин описывает следующим образом: «В японском городе Отсу при посещении храма эта весёлая компания вела себя так разнузданно, что полицейский ударил резиновой палкой наследника по голове, – возник серьёзный международный скандал, и Николаю пришлось возвратиться в Россию».

Вообще-то Цуда Сандзо совершил покушение на жизнь Николая, когда тот ехал на рикше по улицам Оцу, – на глазах у сотен горожан, которые восторженно приветствовали высокого гостя и были глубоко возмущены действиями фанатика (злодей был схвачен и обезоружен самими японцами). Все обстоятельства происшествия были досконально расследованы японской стороной, и покушавшийся на жизнь наследника российского престола был приговорён к пожизненной каторге. Ни о каком «разнузданном поведении» цесаревича речи быть не могло!

Ну, положим, что эту гадость Ерошкин написал в угоду Советской власти. Но как можно было не знать того, что Цуда Сандзо нанёс Николаю два удара саблей, а никак не «резиновой палкой»? Тем более, что сей факт активно использовался критиками Николая Второго! – либералы язвили, что полученное ранение (врачам пришлось накладывать швы, был отколот кусок черепной кости) не прошло даром для умственных способностей русского царя. То есть здесь мы имеем дело с элементарной необразованностью.

Кстати, об образовании! Вот Ерошкин пишет о нелюбви Николая к учёбе: «Став наследником престола, он без огорчения бросил учебные занятия. «Сегодня, – с радостью отмечал Николай в дневнике 28 апреля 1890 г., – окончательно и навсегда прекратил свои занятия». И для пущей убедительности и «научности» (учёный-академист всё-таки!) Ерошкин даже ссылочку даёт на местонахождение источника: «Центральный государственный архив Октябрьской революции, высших органов государственной власти и государственного управления СССР (сокр. ЦГА-ОР), ф. 6, д. 224, л. 122». Убедительно, что и говорить! – небось, с учёным-архивистом не поспоришь. Поняли теперь, когда на престол взошёл Александр Третий? – 28 апреля 1890 года! В тот же день Николай, став наследником престола, и занятия свои прекратил. Окончательно и навсегда…

Мы не знаем, в каком возрасте прекратил свои занятия доктор исторических наук Ерошкин. Видимо, убояшеся бездны премудрости, дальше второго класса церковно-приходской школы не пошёл. Но то, что император Александр Второй был убит террористами 1 марта 1881 года, в России традиционно знали даже маленькие дети! До революции – чтя память Царя-Освободителя, после революции – чтя память «героев-народовольцев». В результате этого события на престол, под именем Александра Третьего, взошёл его сын Александр Александрович. Одновременно старший сын Александра Александровича, Николай, стал наследником российского престола – Его Императорским Высочеством Государем Наследником Цесаревичем Николаем Александровичем. До 28 апреля 1890 года оставалось более девяти лет!