Раскрыл ножик, протянул мужикам.

— Срезай майку. Режь, не жалей — скорая все равно срежет.

— Ты доктор?

— Да.

Набрал трамал, реланиум, разбавил водой. Подумал — мало, добавил два анальгина.

— Терпи, друг, сейчас легче станет.

Стало. По крайней мере, подвывать перестал.

— Так, ты держи здесь, ты здесь. Не отпускать.

Правую кисть на левую дельту и крепко прибинтовать. Полоса белой марли равномерно переходит с вертикали на горизонталь, закрывая бледную кожу.

— Скорую-то вызвали?

— Вызвали. Да вон они едут.

Отлично.

— Что тут?

— Коллеги, доктор Черемушкин, ленинградская скорая. Ключица со смещением, ребра справа, клапанный пневмоторакс и эмфизема — пунктировать надо.

— Сколько ребер?

— Два точно. Трамал, реланиум, анальгин — все по вене. — Поняла, спасибо.

Понесли.

— Ну, вроде все.

Поехали.

— Ты врач?

— Фельдшер. Но в таких ситуациях лучше доктором представляться, вопросов меньше.

— Хорошо работаешь, профи.

— Дык! Высшая категория, пятнадцать лет скоро.

— А в институт чего не поступишь?

— Не хочу. Мне и так хорошо.

Опять свернули на медицину, только теперь слушал он.

— …гуманисты сраные! Наркот — преступник. Он заранее знает, что «захочу — брошу» не проканает, а за дозняк ему придется воровать, пасти старух от сберкасс и ссаживать малышню с великов. У него есть выбор, и он его делает. Сам, добровольно. И потому: никакой жалости! Никаких душераздирающих сцен в КПЗ.

— Часто вызывают?

— Каждый день. Такое изображают — обрыдаешься. Артисты…

Впереди замаячила, заголосовала тощая, очкастая фигура в кедах и в бороде. Она была с рюкзаком, в допотопном брезентовом анораке[83].

Взяли. Фигура оказалась Андреем из Калуги, спецом по аномальным явлениям. Он тоже ехал в Крым, на поиски какой-то полуфантастической нечисти, и беседа, естественно, тут же съехала на всякую параоккультную чертовщину. Володя, по его словам, встречался с необъяснимым только однажды, я ни разу, а Андрей, как выяснилось, чуть ли не ежедневно, что почему-то совершенно не удивляло. Он в два счета растолковал Володе, с чем тому довелось столкнуться, привел пример из собственной практики и слегка попенял ему за несколько легкомысленное на тот момент отношение к произошедшему. Знания у Андрея были поистине энциклопедическими. О Джеке-попрыгунчике он говорил так, словно тот был его давним приятелем, лох-несская проблема тоже в принципе была им уже решена, а уж об эльфах, гномах и хоббитах он знал столько, что меня так и подмывало проверить — не покажутся ли из-под его спутанной шевелюры краешки острых, средиземельских ушей.

Вообще-то он оказался отличным парнем, хотя своим чрезмерным энтузиазмом и привел нас в исключительно ироническое расположение духа; я даже поведал о лекции про НЛО, на которую меня в юности занесло мутной волной повального интереса к кругам на полях. Пермской зоне и прочих воспоминаний о будущем и на которой лектор, будучи в ударе от затаившей дыхание аудитории, договорился вдруг до того, что видел намедни парочку гуманоидов не где-нибудь, а на собственной кухне, после чего, в гробовом молчании, зал встал и вышел…

Когда Володя высадил нас на белгородской объездной, было уже темно. Андрей решил заночевать здесь и зазывал меня на ночевку в палатку, но мне хотелось до полуночи попасть в Харьков, до которого оставалось рукой подать.

— У меня есть банка тушенки и прекрасный зеленый чай.

— Спасибо, дружище, в другой раз. Увидимся!

— Счастливо.

Он утянулся в заросли, а я, встав под фонарем у шлагбаума, поймал старый «москвич» с двумя огородниками и вместе с ними отмахал тридцатник до украинской таможни. Там они встали в очередь, а я, перейдя границу пешком, на таком же «москвиче» мигом оказался на въезде в Харьков. Отошел метров на двести в лесок, обустроился, подогрел на примусе банку фасоли, доел сосиски и заварил чай в кружке. Поел, завел будильник, залез в спальник.

Воздух здесь был теплее, ночь кромешней, а звезды ярче. В ветвях над головой зашуршало, и, пробуя голос, утробно гугукнула какая-то птица. Раз, другой… Решив, что сойдет, она с упоением повела свою вокальную партию. Вскоре ее торкнуло; водопад замогильного контральто обрушился на притихший лес, гулко отдавая во все закоулки. Прима была в ударе. То и дело я просыпался и кидал сучья на звук, но все было бесполезно, и заткнулась она только под утро.

Рассвело. Потянуло дымком. Похоже, не один я ночевал нынче в зарослях. Так и оказалось. Стоя на трассе, я увидел, как из леса вышли две девчонки с огромными альпинистскими рюкзаками. Я салютнул им рукой. Они, улыбаясь, приблизились.

— Как спалось, коллеги?

— Прекрасно. А вам?

— Мне тоже. Вы откуда?

— Из Москвы.

— В Крым?

— В Крым.

Обе стояли, чуть согнувшись, под тяжестью лямок.

— Фига, у вас барахла!

Одна из них, симпатичная и веснушчатая, с каре из соломы, поджав губы и посмотрев вверх, комично развела руками: мол, что поделаешь, охота пуще неволи.

Вторая, невысокая тоненькая брюнетка, внесла пояснение:

— Железо. На соревнования едем, в Форос.

Серьезная, хорошенькая.

— Скалолазы?

Они кивнули.

— Сила! Ну, раз на соревнование, то вставайте здесь, а я оттянусь метров на пятьдесят.

— Ну, что вы, не стоит. Мы и так быстро уедем.

— Ничего-ничего. Леди фест.

— Спасибо.

Я помог им снять тяжелые рюкзаки, отошел чуть дальше и с удовольствием наблюдал, как они поводят отвыкшими от груза плечами и массируют друг дружке трапециевидные мышцы. Их легкие маечки задорно оттопыривали плотные грудки. Хорошие девчонки, спортивные.

Нарисовались еще двое. Черно-желтые комбинезоны, черно-желтые компактные рюкзачки, рации из нагрудных карманов — гонщики. Эти считают себя элитой, закрытым клубом, вход по VIP-карте. Они чуть задержались возле девчонок, а меня, не замечая, миновали молча и сосредоточенно, полные раздумий о будущем автостопа.

— Доброе утро.

Кивнули. Снизошли. Удостоили.

Я заиграл «Желтую подводную лодку», девчонки одобрительно поглядывали в мою сторону, и одна из них издалека показала мне большой палец. Я поклонился.

— Специально для вас, леди.