Придя домой после таких спектаклей, я пытался передать, как умел, их краски и движение. Некоторые из моих опытов в этом роде попались на глаза г-ну де Ла Геранжеру, который велел передать мне свою похвалу, и в один прекрасный день я получил от него приказание явиться к нему в замок, захватив с собой кисти и мольберт. Приглашение это поразило меня, но мне оставалось только повиноваться, и потому, попрощавшись с г-ном Давере, я сел в почтовую карету, отходящую в Этамп, мысленно спрашивая себя, чего хотел от меня г-н де Ла Геранжер.

Когда я прибыл в замок, я застал там все перевернутым вверх дном и страшнейшую сутолоку. Чтобы угодить своей дочери, желавшей играть в комедии, г-н де Ла Геранжер построил маленький театр, превосходно оборудованный. Пьеса была выбрана, труппа составлена. Девица де Ла Геранжер должна была исполнять роль Коломбины, а г-н маркиз взял себе роль Болонского Доктора. Что касается декораций и костюмов, то г-н де Ла Геранжер решил поручить рисунки и роспись их мне. Оставалось лишь приняться за работу. Девица де Ла Геранжер горела желанием испробовать мое уменье.

Я помнил, что мне раньше случалось мельком видеть девицу Антуанету де Ла Геранжер сквозь стеклянные дверцы ее кареты, но за четыре года моего отсутствия она необычайно изменилась. Я был ослеплен ее красотой. Она встретила меня весьма мило, завладела мной и объяснила, чего ждет от моего таланта. С этой минуты я больше не принадлежал себе. По двадцати раз в час она заходила в помещение, где я работал, наполняя его своей шумной резвостью. Она обращалась со мной совсем запросто, называла меня своим милым художником, милым костюмером. Затем она вихрем вылетала, чтобы минуту спустя опять вернуться. И с каждым разом мое сердце билось сильнее в груди. Я отчаянно влюбился в девицу де Ла Геранжер, да, я, сын скромного этампского суконщика, влюбился в дочь богатейшего помещика провинции!

Тем временем настал день спектакля. Все окрестное дворянство собралось на него. Декорации и костюмы были признаны красивыми и приятными. Но больше всего аплодисментов вызвали г-н де Ла Геранжер, который был великолепен в роли Болонского Доктора, и очаровательная Антуанета. Она была поистине прелестна в виде Коломбины и восхитительно сыграла свою роль. Ее триумф был блестящим и заслуженным. Я смотрел, стоя за боковыми лампами. О, какой сладостный и мучительный час провел я! Лишь одна мысль облегчала мое страдание: та, что я буду скоро в Париже. Там я увижу опять г-на Давере, — и я давал себе слово постараться забыть странное безумие, охватившее меня. Несколько добрых обедов в трактире должны были помочь мне в этом, и я рассчитывал, что вино Рампоно победит волшебный напиток, которым опоили меня глаза девицы де Ла Геранжер.

Какова же была моя растерянность, когда на другой день после представления г-н де Ла Геранжер сообщил мне, что его дочь желает, чтобы я написал ее портрет в костюме Коломбины! Едва возвестил он мне эту новость, как мои чувства внезапно изменились. Мысль провести несколько дней в обществе девицы де Ла Геранжер преисполнила меня неожиданной радости. Итак, мне будет дозволено сколько я захочу любоваться этим прелестным лицом, черты которого мне надлежало воспроизвести! Я горел от нетерпения скорее усесться за мольберт перед этой обожаемой моделью, которую я хотел бы писать, стоя на коленях.

Мне отвели для работы одну из гостиных замка, окна которой выходили в сад. Из них открывалась одна из тех перспектив деревьев и цветников, которые так любил г-н Ватто, и мне казалось, что частица его души и мастерства вошла в меня. Я писал в каком-то упоении. Итальянский костюм, надетый на девице де Ла Геранжер, переносил ее в моем представлении в очарованный мир комедии, где жизнь легка и проста по-иному, чем в нашем обществе. Там нет препон чувствам и фантазии. Одни лишь законы сердца царят в этих блаженных местах. Все препятствия побеждаются переодеванием и хитростью. Там все — лишь маски и песни. Ничто не мешает королю жениться на пастушке или принцессе питать нежность к бедному лодочнику. В этой романтической стране любовь устанавливает милое равенство, и ей ничего не стоит соединить судьбы самые различные...

Время, которое я провел, рисуя девицу де Ла Геранжер, было счастливейшим в моей жизни. Чего только не воображал я себе в течение этих недель, каких только немых признаний не обращал к моему божеству! Хотя мне порою бывало трудно скрывать свое смущение, я думаю, что девица де Ла Геранжер так и не заметила его. Да и как бы могла она допустить во мне чувство, волновавшее меня? Между мною и ею было такое расстояние! А кроме того, к чему было говорить ей о своем безумии? Не лучше ли было воспользоваться состоянием, в которое она меня приводила, чтобы начертать образ любимой, достойный ее? Это было единственным знаком поклонения, который дозволяло мне мое скромное положение, так как мы не жили на одном из тех Волшебных Островов, где беседуют у ручьев вечно счастливые любовники.

Я написал потом много других портретов, кроме портрета девицы де Ла Геранжер, потому что, после того как я покинул мастерскую г-на Давере, я занялся этим родом живописи, но ни один из них не мог сравниться с этим первым моим произведением по блеску красок и чистоте рисунка. Мой портрет девицы де Ла Геранжер — портрет любви. Такой случай бывает лишь раз, и вторично подобное не удается. Так было у меня с этим полотном, которого я потом больше не видел и которое, если память мне не изменяет, есть лучшее из всего мною написанного. И я думаю, что не солгу, сказав, что оно не вполне недостойно покойного г-на Ватто, хотя я всегда буду жалеть о том, что мне не довелось воспользоваться его наставлениями, которые, в соединении с уроками природы, помогли бы мне более приблизиться к совершенству. 

МАЛЕНЬКОЕ ЛИЧИКО 

Я хорошо знал г-жу де Бреван, жену маршала, и часто посещал ее в особняке в Маре, куда она удалилась после смерти мужа, иначе говоря, еще довольно молодою, ибо маршал, который был уже в преклонных годах, когда женился на ней, наслаждался лишь какой-нибудь десяток лет сладостью