этого позднего союза, будучи убит, как известно, при осаде Тервиндена ядром, раздробившим ему грудь и положившим конец его славной карьере.

Г-жа де Бреван в юности была красивейшей особой в мире, и молодость, покидая ее, не унесла с собою всего очарования, которым украсила ее. Перестав быть очаровательной, г-жа де Бреван осталась бесконечно привлекательной, и, хотя в силу своих лет не могла уже больше нравиться, по-прежнему продолжала вызывать к себе интерес. Нельзя было к ней подойти, не почувствовав чего-то такого, что притягивало к ней и рождало желание быть ею замеченным.

Я пользовался этим ценным счастьем не в силу, конечно, своих личных достоинств, но благодаря некоторому родству, связывавшему мою семью с семьей Бреван. Не требовалось большего, чтобы вызвать ко мне доброе отношение со стороны вдовы г-на маршала, которая оказала мне наилучший прием и пригласила посещать ее так часто, как мне самому захочется. Некоторые из моих ответов понравились ей, без сомнения, своей наивностью и прямотой, и она сразу же приняла в свой круг дальнего родственника, который ей показался не слишком глупым.

Основываясь на ее расположении ко мне, я часто бывал в особняке Бреван. В годы, о которых я рассказываю, вдова маршала не покидала больше своего жилища. Так как здоровье ее было в плохом состоянии, она крайне берегла себя. Чаще всего можно было застать г-жу де Бреван в закрытом, как будочка, стеганом кресле, так как она боялась малейшего дуновения воздуха. Г-жа де Бреван всегда, была очень хрупкой. Об этом достаточно говорили ее крохотный рост и миниатюрность ее фигуры, но она была обязана этой хрупкости изящнейшими в мире руками и приятнейшим маленьким личиком, какое я когда-либо видел. Правда, розы и лилии на нем уже не цвели, но черты его сохранили свое милое совершенство, к которому присоединялось выражение веселья и доброты.

Беседа ее подтверждала впечатление от ее лица. Г-жа де Бреван обладала умом живым и богатым оттенками. Ей свойственны были и шутка и лукавство, но без злости. Она удивительно умела рассказывать. Ее рассказы славились, и она сопровождала их самой забавной и комичной мимикой. Она была мастерицей по части портретов; что касается анекдотов, у нее был огромный запас их, и она прибегала к нему весьма охотно.

Некоторые из этих анекдотов относились к г-ну маршалу де Бревану, и именно ими я особенно наслаждался. Я испытывал пламенное восхищение перед этим великим воином, и мне были известны все его подвиги. Я знал наизусть все походы, которыми он руководил, все крепости, которые он осаждал, все победы, которые он одержал, и мне любопытны были все мелочи, касавшиеся его. Г-жа де Бреван, заметив мое пристрастие, охотно его удовлетворяла. Когда нам случалось оставаться вдвоем, она сама заговаривала о г-не маршале и рассказывала о нем тысячу историй как героических, так и забавных, потому что г-н маршал, будучи истинным героем, в то же время был человеком веселым и столь же любил смеяться, как и побеждать. Он даже был слегка повесой, который в пятьдесят лет не был еще женат и сильно рисковал остаться холостяком, если бы с ним вовремя не произошел случай, неожиданно побудивший его жениться.

Его жена, прежде чем сделаться таковой, носила имя девицы де Ла Бланшер и жила со своими родителями в замке на Мезе. Ей было тогда шестнадцать лет, и она наполняла родительский дом своими капризами и ребяческими шалостями. Отец и мать обожали ее и потому несколько встревожились, когда узнали, что их местности угрожает война. Неприятель приближался форсированным маршем, и мы располагали, чтобы задержать его наступление, лишь слабым заслоном войск. Г-н и г-жа де Ла Бланшер подумывали уже о том, чтобы перебраться в город, когда пришло известие о прибытии подкреплений под начальством г-на маршала де Бревана. Эта новость заставила переменить намерения г-на де Ла Бланшера, и, вместо того чтобы запрятать ключи от дверей, он приказал приготовить все, что нужно, на случай, если г-н де Бреван пожелает поместиться со своим штабом в замке.

При свете факелов, ибо ночь уже наступила, вышел г-н маршал из своей кареты у подъезда замка. Г-н де Ла Бланшер, приветствуя своего гостя, проводил его в гостиную, где находились его жена и дочь. Девица де Ла Бланшер сделала ему лучший из своих реверансов, не испугавшись вида его высоких ботфорт, огромного парика и голубой ленты. Затем, после обычных любезностей, г-на маршала провели в его покои и оставили его там наедине с его мыслями.

Мысли эти оказались довольно необыкновенными, ибо на следующее утро г-н де Ла Бланшер, призванный к маршалу, подумал, что его обманывает слух, когда тот объявил ему в упор, что безумно влюбился в девицу де Ла Бланшер и не уедет отсюда, не заручившись обещанием девицы де Ла Бланшер стать его супругой.

Добрейший г-н де Ла Бланшер, передавая своей дочери это странное предложение, ждал, что она расхохочется ему в лицо, и безгранично было его удивление, когда девица де Ла Бланшер, выслушав его слова с величайшей серьезностью, объявила, что г-н маршал самый подходящий для нее муж и что она рассчитывает превосходно поладить с ним, с его огромным париком и его голубой лентой. Словом, она готова была, как только окончится кампания, стать маленькой супругой маршала.

— Так оно и случилось, — говорила она мне со смехом. — Мой муж и я жили в добром согласии. Наши характеры превосходно сошлись, и союз наш был счастливым во всех отношениях. Правда, моему дорогому маршалу приходилось мириться с некоторыми моими безрассудствами, но разве моя молодость не оправдывала их в достаточной мере? Впрочем, он от души мне их прощал, ибо доброта его была столь же великой, как и храбрость. И все же он всегда на меня сердился за одну вещь, которой никак не мог позабыть. Когда он погружался иногда в долгое молчание и морщил брови, я знала, что было причиной его задумчивости. И я принималась тогда смеяться. Он видел, что я догадывалась, и прекрасный шрам на его щеке краснел от гнева.

И г-жа де Бреван, запрятавшаяся в своей стеганой будочке, подымала глаза к портрету мужа, висевшему на стене и, казалось, повелевавшему ей молчать неподвижным жестом своего украшенного лилиями жезла.

— Ах, — продолжала она, —