– Я не шутил, Аня. Но теперь запомни, сейчас я спросил у тебя в первый и последний раз. Больше этого делать не буду.

Хлопает дверь, щелкает центральный замок.

Не шутил? Да как вообще можно понять, когда он серьезен, а когда…

Закрываю глаза, делая глубокий вдох. Что я делаю? Что он делает? Каждый раз жалею, что сажусь в его тачку, но стоит ему поманить, как я снова это делаю.

Диагноз ясен.

Дура.

Хроническая.

И это не лечится.

Никита зол. По нему не видно, но я чувствую его тяжелое настроение. Продолжаем путь все дальше из города по полупустой трассе. Молчание давящее, неспокойное. Через время ровный асфальт сменяет грунтовая дорога и становится просто невыносимо. Фонарей больше нет, путь освещает лишь белый свет фар. Деревья с обеих сторон похожи на огромных монстров.

– Страшно? – спрашивает Никита.

– Нет, – упрямо поджимаю губы.

– Не бойся, здесь нет ничего…

Фары гаснут, Никита жмет на тормоз, и уши разрывает оглушающий звук автомобильного гудка. Ремень впивается в грудь, выбивая из нее протяжный испуганный вопль, покруче чем в фильмах ужасов. Если бы я была героиней такой киноленты, меня бы убили первой, чтобы заткнуть.

Все случается так ошеломительно быстро. Сердце неистово тарабанит в ребра. Никак не могу отдышаться, хватая ртом воздух. Пытаюсь вглядеться в темноту за лобовым стеклом, но не вижу ровным счетом ничего. И тут… Слева раздается тихий хриплый смех.

Сука!

Дважды сука!

Трижды!

– Никита! – ору я, отстегивая ремень.

Адреналин буквально кидает меня на него. Беспорядочно бью по плечам и груди, а Никита все никак не может перестать ржать.

– Смешно тебе, идиот?! Придурок! – продолжаю колотить его, не встречая сопротивления. – Ненормальный! Пришелец недоделанный! Да откуда ты свалился?!

– Четыре, – Никита смыкает руки у меня за спиной, заваливая к себе на грудь.

– Ненавижу тебя! – упираюсь лбом в его плечо и тяжело дышу. – Ненавижу… – шепчу, вдыхая его крышесносный запах.

Никиту все еще потряхивает от беззвучного смеха, руки ласково гладят меня по спине.

– Зачем ты это сделал? – бью его макушкой в подбородок.

– Хотел разрядить обстановку.

– Офигенная идея! Гениальная! Ты понимаешь, что я чуть не родила?!

– Аня, ты вообще знаешь, что прежде, чем кого-то родить, сначала нужно…

– Вот лучше заткнись. Серьезно, – рычу я. – Мы в гребаном лесу. И я без зазрения совести привяжу тебя к дереву и оставлю на съедение волкам, если еще хоть раз пошутишь про мою…

– У тебя очень плохо с угрозами.

Закатываю глаза. Жаль он не видит уровень моего сарказма, но, надеюсь, слышит:

– До тебя мне, конечно, далеко.

– Я дам тебе пару уроков.

Его руки на моей спине оживают и ползут вниз. И теперь я действительно начинаю бояться.

– Это то, что ты хотел мне показать? – тяну за спасительную ниточку, понимая, что сейчас может случиться то, к чему я не готова, и то, от чего вряд ли смогу отказаться.

Чувствую это кожей, сердцем, каждой клеточкой. В медленных движениях его рук и тихом дыхании. Мы снова слишком близко, и это кажется таким настоящим и честным. Он поймал меня в ловушку, не понимая, что я уже давно попалась.

Здесь нет никого. Совсем. Только мы. И притворяться становится все сложнее. Сопротивляться нет никакого желания. Хочется попросить его о поцелуе. Или даже сделать это самой? Нужно всего лишь поднять голову и…

Я ужасна. Отвратительна самой себе.

Никита прижимается щекой к моей голове:

– Нет. Но уже недолго осталось.

– Тогда, может, ты меня отпустишь и мы поедем дальше?

– Может быть…

И снова эти эмоциональные качели, словно ветер раздувает угли и вот-вот запылает все вокруг. Что же это такое? Что с нами происходит?

– Я насчитал четыре оскорбления в свой адрес. Чем будешь платить, Аня?

– После того, что ты сделал, у меня должен быть депозит, как минимум, на девяносто шесть оскорблений.

– Вот как?

– Угу… – прикрываю глаза, чтобы успокоиться и очистить мысли, но это ни черта не помогает.

– Так-так. Не спать, – Никита раскрывает объятия, и я нехотя поднимаюсь. – Поехали, а то мы реально никогда не доберемся.

Возле высоких кованых ворот нас встречает низенький мужичок с фонариком. Никита опускает стекло.

– О, Никитка! Рад тебя видеть. Давненько ты не приезжал.

– Здравствуйте, Расул Джонович. Я недавно вернулся. Беседка моя свободна?

Мужчина переводит на меня взгляд и улыбается:

– Надо же. Ты сегодня с гостьей. Свободна, сынок. Для тебя всегда свободна. Ночь сегодня чудная. Ясная. Помнишь, как горелку включать? А то замерзнете.

– Помню-помню. Спасибо.

Ворота распахиваются, открывая вид на блестящий в лунном свете пруд. Въезжаем на территорию, и я жадно разглядываю обстановку. Где-то вдалеке играет музыка. Двухэтажные домики из дерева и камня, мощеные дорожки и множество фонарей понатыканных тут и там. По воде тянутся три деревянных пирса, ведущие к стеклянным беседкам над прудом.

– Вау! Как здесь красиво.

Никита никак не комментирует мою реакцию, снова закрываясь в непробиваемом панцире, но это не мешает мне продолжать восхищаться красотой этого места. Все такое… Удивительное и интересное. Кованые завитки на краях домов, причудливые узоры из каменной кладки. Свет фонарей соревнуется с мягким лунным свечением, укрывающим пространство тонкой прозрачной вуалью.

Никита паркует машину рядом с двумя большими черными джипами и молча выходит на улицу, прихватив пакет, который он изначально поставил на коврик под задним сидением. Вот жук! Он еще на заправке спланировал подставу. Что за человек?

Выбираюсь следом и прячу руки в карманы куртки. В городе было теплее. Здесь воздух влажный и такой пронзающий и холодный, что кожа тут же покрывается мурашками.

– Идем скорее, – говорит Клим и шагает по мелкой гальке к левому пирсу.

Еле успеваю за ним, стараясь удержать равновесие и не упасть. Всходим на деревянный мост над водой, и меня начинает не по-детски трясти. Тут даже перил нет. Шаг влево, шаг вправо и все… Бултых! Ступаю очень осторожно, ровно посередине.

– Аня, шевели булками! Холодно!

– Да иду я! – отзываюсь, но не ускоряюсь.

Никита тяжело вздыхает и возвращается за мной. Ловко поднимает на руки и продолжает путь. Страх парализует речь. Обхватываю Клима за шею так крепко, что могу придушить.