Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Молодой господин рассек тритону хвост весьма умело. – Слова принцессы прервали раздумья Цзи Юньхэ, и присутствующие обратили взгляды к высокой гостье. – Жаль, что в этом мире нельзя иметь сразу все. Я хотела, чтобы у тритона отросли ноги, но теперь больше никогда не увижу его прекрасный хвост.
Принцесса вздохнула и окинула Чан И оценивающим взглядом, словно любуясь милой сердцу игрушкой:
– Тем не менее молодой господин достоин всяческих похвал. Мне больше нравятся ноги, чем хвост.
Услышав слова принцессы, Цзи Юньхэ вспомнила залитую кровью темницу и мертвенно-бледное лицо Чан И. Невыносимая боль, пребывание на грани жизни и смерти – все это ради одной небрежной фразы: «Мне нравится». Предпочтения принцессы ценились превыше всего.
Цзи Юньхэ непроизвольно сжала кулаки. Линь Хаоцин, которому в голову не приходило подобных мыслей, с почтительным поклоном поблагодарил:
– Примите мою признательность, ваше высочество.
– Что ж, пусть тритон скажет мне что‐нибудь приятное, – распорядилась принцесса Шуньдэ.
В темнице повисла до странности мертвая тишина. Заметив, что Цзи Юньхэ стоит в стороне не шевелясь, Линь Хаоцин подошел к решетке и в упор посмотрел на тритона:
– Тритон, говори.
Чан И не удостоил его взглядом.
В подземелье воцарилось полнейшее безмолвие. Принцесса Шуньдэ никуда не спешила. По ее знаку слуги поднесли нефритовый чайничек, и принцесса отхлебнула вина через носик.
По мере того как настроение высокой гостьи портилось, обстановка в темнице накалялась. Молодой евнух, который поднес принцессе вино, не смел поднять глаз. Даже преуспевший в лести евнух Чжан смирно стоял поодаль, разглядывая землю у себя под ногами, словно погруженный в созерцание Будда.
Тем временем принцесса допила вино и вместо того, чтобы вернуть нефритовый чайничек молодому евнуху, отшвырнула сосуд в сторону. Ударившись о каменный пол, он тут же раскололся. Евнух рухнул на колени, уткнувшись в пол лбом и дрожа всем телом.
В конце концов принцесса нарушила молчание.
– Кто из мастеров долины обучал тритона речи? – тихо спросила она Линь Хаоцина, изобразив на лице ласковую улыбку. – Я смутно припоминаю, что в докладе ко двору говорилось не о молодом господине, а о другом покорителе демонов.
В темнице снова стихло. Цзи Юньхэ вышла из толпы и встала перед принцессой навытяжку. Чан И тут же перевел взгляд на ее спину.
– Это была я.
Обращаясь к Цзи Юньхэ, принцесса Шуньдэ отчеканила:
– Я хочу, чтобы тритон говорил.
Не глядя на пленника, Цзи Юньхэ ответила:
– Я не буду принуждать его, ваше высочество.
Не решаясь вымолвить ни слова, все уставились на нее: кто‐то с удивлением, кто‐то с испугом, кто‐то в недоумении. Принцесса Шуньдэ прищурилась. Склонив голову набок, она изучала стоявшую перед ней девушку, а затем, обернувшись к евнуху Чжану, осведомилась:
– Кажется, в долине Покорителей Демонов держали алую плеть? Принесите.
– Плеть наготове.
Служанка тотчас подала принцессе ярко-красный кнут. Принцесса Шуньдэ взяла плеть и швырнула ее на пол, точь-в‐точь как злополучный нефритовый чайник.
– Молодой господин! – Принцесса указала пальцем на плеть.
Линь Хаоцин вышел вперед и поднял с пола кнут.
– Помнит ли молодой господин, что было в письме, которое я направила в долину?
– Конечно, ваше высочество.
– Тогда пусть плеть освежит стражу память. – Принцесса уставилась на Цзи Юньхэ. – Чего именно я пожелала? Нанесите по удару за каждое желание. Иначе, боюсь, страж опять все позабудет.
Линь Хаоцин встал у Цзи Юньхэ за спиной с кнутом в руках. Взглянув на прямую спину сестры, молодой господин стиснул зубы и пнул Цзи Юньхэ по ногам. Девушка упала на колени. Прошлой ночью точно такой же пинок спас ей жизнь, однако сегодня дела обстояли иначе. Сжимая в руках плеть, Линь Хаоцин поймал себя на мысли, что он не в силах понять Цзи Юньхэ.
Почему она упорствует? Неужели ей так сложно заставить тритона говорить, что она скорее согласна понести наказание? Ведь раны на ее спине еще не успели зажить.
– У принцессы Шуньдэ было три желания, – отчетливо произнес Линь Хаоцин, отбросив посторонние мысли. – Во-первых, чтобы тритон говорил по-человечески.
Плеть со свистом рассекла воздух и хлестнула Цзи Юньхэ по спине. Скользнув вниз, она разорвала на девушке одежду и вспорола кожу. Чан И увидел ужасные раны, покрывавшие хрупкую спину. Его глаза расширились.
– Во-вторых, чтобы хвост тритона обратился в ноги!
Плеть просвистела снова и нанесла очередной чудовищный удар. Линь Хаоцин покрепче сжал рукоять кнута. Цзи Юньхэ стиснула кулаки. Сомкнув зубы, она молча глотала боль пополам с кровью.
Глядя на Цзи Юньхэ, Линь Хаоцин неожиданно для себя рассвирепел. Названая сестра всегда проявляла упрямство, когда упорствовать вовсе не следовало. В повседневных делах она охотно шла на компромисс и не чуралась хитрости, но каждый раз, когда ей открывался легкий путь к цели, она бравировала несгибаемой волей, предпочитая глотать кровь, не разжимая зубов.
Чем больше Цзи Юньхэ упорствовала, тем больше Линь Хаоцин ей завидовал. Завидовал ее настойчивости, силе духа и тому, как ей удавалось показать свое превосходство, заставив его ощутить собственное ничтожество. Из-за ее упорства Линь Хаоцин испытывал отвращение к себе.
– В-третьих, чтобы сердце тритона стало навеки покорным.
Плеть хлестнула по спине в третий раз. Линь Хаоцин сжал рукоять кнута с такой силой, что у него побелели костяшки пальцев.
Но лицо Чан И внушало еще больший ужас, чем лицо молодого господина. Ясные и прозрачные глаза тритона почернели, как небо в ожидании жестокого шторма. Он смотрел в упор на принцессу Шуньдэ, восседавшую в кресле в центре подземелья.
– А теперь сможешь заставить тритона говорить? – поинтересовалась принцесса у Цзи Юньхэ.
– Не смогу.
Коротко, ясно и бесповоротно. Принцесса улыбнулась:
– Ладно, тритон не говорит того, что я хочу услышать. Ты тоже. Тогда зачем тебе язык?
Лицо принцессы застыло в суровой гримасе:
– Отсечь язык упрямице.
– Что ты хочешь услышать? – Тритон наконец нарушил молчание…
37
Хвалебная песнь
Голос тритона звучал бесстрастно и тихо, но проникал в уши каждого. Темное подземелье вновь сковала тишина. Принцесса Шуньдэ отвела взгляд от Цзи Юньхэ и уставилась на пленника.
Девушка не обернулась на голос Чан И, а опустила голову, как во время порки. Никогда прежде она не показывала своей слабости, теперь же ее плечи мелко дрожали. Этого никто не увидел, кроме стоявшего рядом Линь Хаоцина, который спустя много лет неожиданно заметил, что тонкая, нежная фигура сестры неотличима от фигуры обычной женщины, а хрупкие плечи напоминают крылья бабочки…
Эта бабочка с гордо поднятой головой всегда говорила ему, что