оно ещё было, но, судя по всему, побочка у них должна быть одинаковая.

— О, так там побочка? И что же это? Что-то тяжёлое?

— Ну, — фыркнула она, — кому как. Многим нравится.

— Да что такое?

— Страшным образом хочется.

— Чего?

— Того самого, ну! Что ты, как дурак, ей-богу! Трахаться!

— Я чёт не понял… Или… Стоп. Ты… просишь меня?

— Да, блин, прошу. Скоро Донка придёт в себя, и первое, что она почувствует, это лютую хотелку. Пусть это будешь ты, ладно?

— Э… Я не знаю, как реагировать, прости. В первый раз моя девушка уговаривает меня трахнуть какую-то бабусю.

— Ты дурак? Она уже не бабуся. Очнётся такой же дурой, но двадцати лет. Я её помню, симпатичная была. Не красотка, тощая слишком, сиськи с фигу, жопа с кулачок, но обаятельная. А уж опыта ей точно не занимать, та ещё давалка была. Глядишь, и тебя чему новому научит.

— Блин, но почему я? Ладно, Сене Ирка глаза выцарапает, понимаю, но вон у Костлявой сколько-то мужиков есть…

— Так надо. Поверь, этому есть причина, потом поймёшь. Если тебе недостаточно, что я тебя просто очень прошу. Я вроде как не особо донимаю тебя просьбами, солдат.

— Э… Да. Но эта просьба конкретно странная. И да, я в тебя влюблён.

— Ой, только не говори, что у тебя на другую не встанет. Жопу нашей весьма некостлявой Костлявой ты каждый раз глазами провожаешь. Нет-нет, я без претензий, да и задница у неё ничего. Просто к тому, что у мужиков любовь на это дело не сильно влияет. Справишься.

— Да блин! Не хочу я справляться! Я бы лучше тебя в койку затащил.

— Будет тебе и моя койка. Но потом. А сейчас надо. Давай посмотрим на это с другой стороны? Вот ты стал бы мужика за жопу хватать?

— Вот ещё! С какой стати? Я вообще не по этим делам. Фу, скажешь тоже!

— Именно. А теперь представь, что это твой боевой товарищ, которому в ягодицу осколок прилетел. Окажешь ему первую помощь или будешь кричать: «Фу, мужиковая жопа! Ни в жисть не дотронусь!»

— Окажу, конечно. Всякое в жизни бывает, что ж ему, сдохнуть теперь?

— Вот. Давай считать, что нашу боевую подругу Донку внезапно ранило. В то самое место. И должен заткнуть эту рану, чем можешь и столько раз, сколько понадобится. Так лучше?

— Ну… если ты так говоришь…

— Клянусь, что никогда тебя этим не попрекну. И, как бы ни сложились наши отношения, эта ночь на них не скажется. Честное курьерское слово.

* * *

Донка явилась, когда я уже решил, что обошлось, и начал задрёмывать. В одном халатике, под которым ничего. Она покрутилась передо мной в свете ночника.

— Ну, какова, служивый, скажи?

— Красотка, — слегка покривил душой я.

Девчонка довольно обычная, худая, со впалым животом и небольшой грудью, симпатичная, но не более. Молодая. Очень. Двадцати не дашь. Седой лобок и седые, с внезапно чёрными корнями волосы на голове, но сейчас это больше похоже на модную окраску.

— Когда молоденькая была, редко одна засыпала. А теперь я снова молоденькая, и хочется мне так, что сейчас дым пойдёт. Аннушка сказала, что можно.

— А мне она сказала, что нужно.

— Я для Аннушки теперь — что угодно, — сказала Донка серьёзно. — Я теперь вся её. Никто для меня не делал такого. Но и тебя я обещала отблагодарить, помнишь?

— Надеялся, что ты забыла.

— Нет, — засмеялась девчонка, в которой невозможно узнать ту бабку. — Я была пьяненькая, но не настолько. Ты совсем-совсем меня не хочешь?

— Скажем так, некоторая часть меня не возражает.

— Вижу, — засмеялась она тихонько, — именно эта часть мне и нужна. А ты можешь спать дальше.

То, что случилось потом, было каким-то безумным ураганом, не поддающимся описанию. Я без ложной скромности не самый последний любовник, но стоило Донкиным губам коснуться моих, меня накрыло так, как будто я год женщины не видел. Мы начинали, заканчивали, делали короткий перерыв, чтобы отдышаться и попить воды и начинали снова… Такого марафона в моей жизни не бывало, но давался он почему-то без малейшего напряжения. В эту ночь я не просто превзошёл себя, я превзошёл все эротические фантазии всех девственников мира. Если бы тут была камера, мы бы, наверно, навеки оставили без работы всю порноиндустрию.

Окончательно выдохлись и заснули в растерзанной постели уже утром, а проснулись ближе к вечеру. Я думал, что не смогу ходить после таких упражнений, но чувствую себя на удивление бодро, только жрать хочется.

— Коня бы съела, — поддержала Донка. — Того, который, судя по ощущениям, меня всю ночь драл. А ещё лучше — торт с него размером. Ты как, служивый?

— На удивление, неплохо.

— Я, прикинь, тоже. Думала, неделю ноги сдвинуть не смогу, а на самом деле — хоть заново начинай. Но сначала пожрать!

— Но-но, — сказал я, натягивая трусы. — Это было один раз. И только потому, что Аннушка попросила.

— Не вопрос, — засмеялась она, — теперь у меня с этим проблем не будет, я думаю.

Она, не одеваясь, прошла и встала передо мной.

— Ебабальная бабель, скажи?

— Более чем, — признал я.

Если внешность у неё и не вполне модельная, то задором и умением она это легко компенсирует. Аннушка оказалась права, этой ночью я далеко сдвинул горизонт своего опыта.

— Ладно, служивый, пошли, пожрём. И выпьем. Ух, сколько я теперь с новой-то печенью выпить смогу!

* * *

— О божечки! Пироженки! Аннушка, ты мой кумир! — Донка вцепилась в блюдо выпечки, каким-то чудом спасённой от детей на вчерашнем пиршестве.

Девчонка. Похоже, в свои двадцать она выглядела едва на семнадцать, и сейчас, с горящими глазами, перемазанная кремом, смотрится подростком. Двухцветные — белые с чёрным — волосы подчёркивают это впечатление. За ночь они потемнели ещё на несколько сантиметров, и это выглядит на удивление стильно, несмотря на беспорядок в её причёске.

С трудом удержался от желания тоже упасть лицом в блюдо с пирожными, — организм вопил о недостатке углеводов. Но, как серьёзный, взрослый ответственный человек, сначала налил себе чай и съел пару бутербродов с мясом и сыром. И только потом утащил у клацающей зубами Донки последний рожок с кремом. Утолив самый острый голод, огляделся и заметил, что на нас смотрят. Корректоры стоят в дверях кухни с лицами загадочными и сложными.

— У тебя было Вещество, — констатировала Ирина. — И ты отдала его… этой. А не нам.

Ей я