— Почему вы так решили? — спросил Ричард, немало удивленный.

— Возможно, во мне иногда просыпается дар ясновидящей, — отвечала София. — В вашем лице есть нечто, что подсказывает мне, что вы на пороге чего-то столь удивительного, что это кажется вам не реальностью, но игрой воображения.

— А я пью за ваши прекрасные глаза, — с воодушевлением возгласил Ричард, поднимая бокал, — и думаю, лучше мне стало от ваших слов или хуже.

Во всяком случае, слова Софии оказали сильное влияние на него, и к тому времени, как санный праздник закончился и трубы вновь взревели, давая сигнал к возвращению в Вену, он страстно, как никогда в жизни, желал увидеть Ванду.

Теперь Ричард точно знал, что он должен сказать ей — или почти уверен, что знает, поскольку остававшаяся где-то в дальнем уголке сознания холодная расчетливая мысль приглушала разгоравшийся в его душе огонь влечения к этой девушке.

«Я хочу ее, я не могу жить без нее!» Тело Ричарда пылало, в то время как холодный разум продолжал насмехаться над ним.

Ему все труднее было оставаться холодным и отстраненным от всего, когда в наступающих сумерках лошади галопом понеслись назад, к городу, а их колокольчики разливались над белыми заснеженными полями. Холодный ветер пьянил и красил румянцем щеки сидевших в санях гостей.

— Я тоже влюблена, — призналась графиня София в намечающихся сумерках. Это таинственное время между светом и тьмой придавало особую значимость такой откровенности, способствовало соединению душ — дружескому, объединяющему в самых глубинных точках…

— Будьте осторожны, — предупредил ее Ричард. — Любовь может превратиться в опасное чувство, если им безрассудно одаривать, раздавать его направо и налево…

София рассмеялась в ответ:

— Любви никто не выбирает. Она просто приходит, и все. Неужели вы не знали об этом?

Ричард кивнул, вспоминая тот первый их с Вандой вальс и ту минуту, когда она сняла маску и он увидел ее лицо. Да, графиня София права, любовь просто приходит, а когда она придет, спастись от нее невозможно.

Когда они возвратились в Хофбург, было уже поздно, чтобы посетить Ванду до обеда, и, переодеваясь, Ричард решил, что увидится с нею позже, вечером. В это время принесли записку, в которой сообщалось, что Александр и его ближайшая свита будут обедать сегодня во дворце Разумовского.

— Не дают вам покоя, командир? — заметил Гарри. — А вы мечтали полежать, задрав ноги, и провести вечерок дома?

— Неплохо было бы, — согласился Ричард.

— Если вы меня спросите, то я скажу, что все эти переодевания да целование ручек не для вас, командир, — продолжил Гарри. — Вы выглядите уставшим, даже лицо осунулось. Все, что вам нужно, это хорошенько отдохнуть после того, как вы целый день охотились на фазанов или гоняли с собаками лис.

— Замолчи, чтоб тебя!

Ричард редко ругал Гарри, но сейчас сделал это чуть ли не с пеной у рта.

Слова слуги вызвали у него почти невыносимый приступ ностальгии. Его охватила тоска по пустому заколоченному дому, который он называл своим. В окрестных лесах уже вывели птенцов фазаны, бедный единственный конь застоялся в стойле, удивляясь, почему не идет хозяин, ожидая, когда же зазвучит охотничий рог и полетят по полю спущенные с поводка гончие.

На что тратит он свою жизнь? На то, чтобы волочиться за женщинами, тешить свое самолюбие, пользоваться гостеприимством малоприятных ему хозяев? Ричарду хотелось выть от тоски, от безнадежности своего положения — он стиснул зубы и молча продолжал одеваться, хмуро косясь на свое отражение в зеркале. Покончив с одеждой, он медленно побрел по коридорам в салон, где собирались все отъезжавшие во дворец Разумовского.

Узнав в последний момент, что царь с ними не едет, Ричард испытал что-то вроде облегчения. Когда Александр был в хорошем настроении, он мог заставить окружающих чувствовать себя легко и непринужденно, но когда был не в духе, находиться рядом с ним становилось тягостно. Всегда скованной и напряженной в его присутствии была и императрица — без него она преображалась, становилась совершенно иной, душой компании, старавшейся занять и развеселить всех и каждого.

Таким образом, без царя обед у Разумовского обещал стать приятным, и хандривший весь день Ричард даже слегка повеселел — блюда и вина у Разумовского всегда были отменными, а сам он был просто душка в роли гостеприимного хозяина. Все так и произошло, а после обеда все расселись в кружок для приватной беседы. Несколько раз Ричард посматривал на часы, прикидывая, успеет ли он повидаться с Вандой, но чем дальше передвигались стрелки часов, тем очевиднее становилась тщетность его надежд на это свидание. Ричард уже с трудом подавлял зевоту, когда императрица поднялась наконец-то на ноги и учтиво сказала послу:

— Мы должны поблагодарить вас за еще один изумительный вечер.

Граф Разумовский склонился над протянутой ею рукой. В тот же момент из-за двери послышались крики. Они приближались, и вот уже с грохотом распахнулась дверь…

— Пожар! Пожар! Дворец горит! — выкрикнул появившийся на пороге чумазый слуга в обшитой золотым позументом ливрее.

— Первым делом нужно вывести отсюда женщин! — быстро выкрикнул Ричард.

И протянул руку императрице — забыв обо всех условностях и приличиях, Ричард повел себя так, словно именно на него была возложена забота о безопасности самой важной гостьи.

Быстро ведя императрицу по мраморной лестнице, Ричард видел клубы дыма, поднимавшиеся из нижнего холла, слышал потрескивание пламени. Очевидно, почти весь первый этаж был охвачен огнем. Ричард вывел императрицу и ее фрейлин в сад и бросился назад во дворец, посмотреть, не нужна ли еще кому-нибудь помощь.

Секретари, слуги, гости быстро покидали здание через десяток разных дверей, сам граф Разумовский раздавал приказы прислуге, надеясь успеть спасти хотя бы часть картин и мебели, прежде чем до них доберется ненасытное пламя.

Ричард предпочел заняться спасением одушевленных объектов, которые были, по его мнению, ничуть не менее ценными, чем неодушевленные. В одной из запертых комнат он нашел трех собачек и вынес их наружу — надышавшихся дымом, с красными слезящимися глазами. Он положил собачек на траву, и в это время ему на руку легла чья-то ладонь. Подняв глаза, Ричард увидел Екатерину — она как-то очень странно смотрела на него, глаза ее округлились, губы дрожали, взгляд метался..

— Ричард, помоги мне! Пожалуйста! Очень прошу! Я только что вспомнила кое о чем, — нервно проговорила Екатерина.

— Что такое? — резко спросил Ричард.

— Царь! — взвизгнула она. — Он здесь!

И Екатерина в ужасе указала на горящее здание. Над забеленной снегом крышей поднимались густые облака дыма, одно крыло дворца полыхало, в темных окнах зловеще, словно призраки ада, плясали оранжевые отсветы огня. Пока Екатерина говорила, с треском обвалилась одна из стен — на секунду мелькнула внутренность комнаты с мебелью и висящими на оставшихся стенах картинами.