Бог знает…

И вопросы личной безопасности подталкивали его к этому, и боязнь, что без него Михаил все равно не удержится на царском престоле… Ну а кроме того, как мы знаем, Романовы долго еще оставались «пруссаками», и многие из них и в дальнейшем, как, например, император Петр III, почитали чин полковника прусской армии выше звания русского императора.

И сейчас патриаршество для себя и боярство для сына вполне могли казаться Филарету более предпочтительными. Лучше, как говорится, синица в руке, а не журавль в небе…

Но удержать синицу Филарету Романову не позволил никому неведомый крестьянин Иван Сусанин. Сколько раз еще такие Сусанины будут мешать Романовым обменивать журавлей на синиц…

Как и у царя Василия Шуйского, власть Михаила Романова была весьма ограничена.

Григорий Котошихин писал, что «царь Михаил Федорович, хотя самодержцем писался, однако без боярского совету не мог делати ничего».

Обязательства, которые были взяты с него, по словам Котошихина, состояли в том, чтобы «быть нежестоким и непальчивым, без суда и без вины никого не казнить ни за что и мыслить о всяких делах с боярами и думными людьми соопча, а без их ведома тайной явно никаких дел не делать».

В этой ситуации существенного ограничения монаршей власти возрастала роль патриарха.

Князь Дмитрий Михайлович Пожарский

Мы рассказывали, какое большое значение избранию в патриархи Гермогена, а не Филарета придавал Василий Шуйский. Михаил тоже делал все, только уже для того, чтобы патриархом был его отец, уже поставленный в патриархи Тушинским вором.

С 17 января 1612 года, после кончины Гермогена, не было в Русской Церкви патриарха.

Шли годы, а патриарший престол пустовал…

Нет сомнения, если бы царем был избран князь Дмитрий Пожарский, эта вакансия в церковной иерархии была бы немедленно заполнена.

Еще 29 июля 1612 года князь Дмитрий Михайлович Пожарский от имени всех чинов, собравшихся к Москве с ополчением, послал к Ефрему, митрополиту Казанскому, следующую грамоту:

«За приумножение грехов всех нас, православных христиан, Вседержитель Бог совершил ярость гнева Своего в народе нашем, угасил два великие светила в мире: отнял у нас главу Московского государства и вождя людям государя царя и великого князя всея Руси, отнял и пастыря и учителя словесных овец святейшего патриарха Московского и всея Руси. Да и по городам многие пастыри и учители, митрополиты, архиепископы и епископы, как пресветлые звезды, погасли, и теперь остались мы сиротствующими в поношение, и посмеяние, и поругание народам. Но еще не до конца оставил нас Господь: даровал нам единое утешение, поставив тебя, великого господина, как некое великое светило на свещнице, сияющее в Российском государстве… (подчеркнуто нами. – Н.К.). У нас теперь, великий господин, скорбь немалая, что под Москвою вся земля в собранье, а пастыря и учителя у нас нет, одна соборная церковь Пречистой Богородицы осталась на Крутицах, и та вдовствует. И мы по совету всей земли приговорили: в дому Пречистой Богородицы на Крутицах быть митрополитом игумену Сторожевского монастыря Исаие, он от многих свидетельствован, что имеет житие по Боге. И мы игумена Исаию послали к тебе, великому господину, в Казань и молим твое преподобие всею землею, чтоб не оставил нас в последней скорби, совершил игумена Исаию митрополитом на Крутицы и отпустил его под Москву к нам в полки поскорее, да и ризницу бы дал ему полную, потому что церковь Крутицкая в крайнем оскудении и разорении».

Но хотя и смотрела тогда вся Русская земля на митрополита Ефрема как на главного архипастыря в России, период междупатриаршества продолжался, пока не удалось вызволить из польского плена тушинского патриарха Филарета…

Осенью 1618 года польский королевич Владислав предпринял поход на Москву. Защитники Москвы, которыми командовал Д.М. Пожарский, отбили этот штурм 1 октября с большими для поляков потерями.

Победа, одержанная Дмитрием Пожарским, дала возможность заключить Деулинское перемирие и в 1619 году произвести размен пленных.

«Для покоя христианского» поляки согласились написать «отпуск митрополита Филарета Никитича и князя Василья Васильевича Голицына с товарищами, полоняникам размену и городам очищение и отдачу на один срок, на 15 число февраля по вашим святцам, а по нашему римскому календарю февраля 25»…

Обмен состоялся на большой Дорогобужской дороге, в семнадцати верстах от Вязьмы.

Вечером 1 июня митрополит Филарет приехал к мосту через речушку Поляновка в возке, за которым шли Михаил Шеин, Томила Луговской и другие пленные русские дворяне.

Через речку было сделано два моста: одним должен был ехать Филарет с московскими людьми, а другим – Струсь с литовскими пленниками.

Волнующая минута…

В сентябре 1610 года Филарет покинул Русь, чтобы призвать на русский престол королевича Владислава. Исполнить замысел Семибоярщины ему не удалось, хотя и заняло его посольство девять лет. Впрочем, другому послу, отправленному вместе с Филаретом, князю Василию Васильевичу Голицыну, и вообще не суждено было увидеть родной земли, он умер по дороге, в Гродно.

Ну а Филарет возвращался назад в страну, где уже шестой год царствовал его сын…

Еще несколько метров по мосту, и завершится путь, в который франтоватый московский боярин Федор Никитич пустился тридцать лет назад…

Тогда он был молод и красив, тогда теснилась вокруг многочисленная романовская семья, дерзновенные мысли, великие замыслы роились в голове.

Теперь он достиг почти всего, о чем только можно мечтать…

С трудом Филарет вышел из возка навстречу спешащему к нему Шереметеву.

«Государь Михаил Феодорович, – развернув грамоту, начал читать Шереметев, – велел тебе челом ударить, велел вас о здоровье спросить, а про свое велел сказать, что вашими и материнскими молитвами здравствует, только оскорблялся тем, что ваших отеческих святительских очей многое время не сподоблялся видеть».

Дослушав грамоту, Филарет спросил о здоровье сына-царя, потом благословил Шереметева.

– Как у тебя, Федор Иванович, здоровье?

Переночевали в острожке, а на другой день пошли в Вязьму.

В Можайске Филарета встречали рязанский архиепископ Иосиф, боярин князь Дмитрий Михайлович Пожарский, а 14 июня, не доезжая речки Пресни, встретил митрополита и сам царь…

Он поклонился отцу в ноги.

После кончины Гермогена вдовствовал Патриарший престол: заботливый сын берег это место для дорогого отца.