кабинете отца симметрично настоящему камину, как и фальшивые двери, что никуда не вели, а лишь создавали приятную глазу симметрию и увеличивали пространство, Саша видела, как метался по кабинету Ярос и как плохо выглядел отец, что его слушал, сидя в своём любимом кресле.

Ей даже стало жаль этого больного старого человека, которого когда-то она звала отцом. Последние события, за которыми Алекс не следила, и даже была не в курсе, что Давид всё же забрал у отца винокурню, сильно его подкосили.

Отец лохматый, небритый, в несвежем халате, распахнутом на впалой груди со старческими веснушками и клочковатыми седыми волосами, сидел у потухшего камина, держа в руках початый и явно не первый за сегодняшний день бокал.

— Да, я в курсе, что она вышла замуж за Давида Гросса, — стали первыми словами отца, что Саша услышала. — Если он её обрюхатил — ему же хуже, — усмехнулся отец и приложился к стакану.

— Ты что совсем пропил мозги и не понимаешь? — кипятился Ярос.

— А что я должен понимать? — вытер рукой мясистые губы отец и устало вздохнул. — Что теперь и этот дом, и банк, и даже чёртово здание, в котором он находится, принадлежат ему? Ну что ж, отчасти это даже справедливо, когда-то я сделал также, когда женился на Сашкиной матери.

— В каком смысле? — остановился, словно с разбега врезался в бетонную стену, Ярослав.

— В самом прямом, — из-под нависших седых бровей и набрякших век отец смотрел на Ярослава с безразличием. — Этот дом принадлежал её деду, и тот, в котором находится банк — деду, и деньги, что стали уставным капиталом банка — бабке. А эта старая карга, умирая, умудрилась всё переоформить на внучку. Я всем этим распоряжался, пока Сашка была несовершеннолетней, но теперь моя дочь вольна делать с этим, что ей заблагорассудится. Например, отдать мужу. Он нас обыграл, Ярослав. Надо отдать должное, он чертовски умён, — отец поднял бокал, словно это был тост за Давида и сделал такой большой глоток, что почти допил до дна.

Скривился, постучал себя по груди, словно проталкивая алкоголь внутрь. Казалось, он так давно здесь сидит, что его грузная фигура стала частью кресла.

— Ты ни черта не понял, — покачал головой Ярослав.

Разбитая бровь подсохла, оставив от виска к щеке тёмный след. Ярослав то и дело тёр руку, соскабливая с неё засохшую кровь, пока слушал отца, но теперь упёрся в спинку кресла, в котором обычно сидел сам.

— Она беременна, понимаешь? И кто бы ни был отцом её ребёнка, когда она родит, всё это, — он сделал рукой круг, — уже будет принадлежать не ей, а наследнику. И если этот ребёнок будет у нас, а мать нечаянно умрёт при родах… Ну ты же знаешь, такое иногда случается. Всё снова будет принадлежать нам. Тебе, старый ты дурак. Ведь ты его дед. Я запер Сашку к комнате. Она у нас, пап, — довольно сверкал он глазами.

Саша непроизвольно отпрянула, услышав, какую участь ей уготовили. Стукнулась спиной о стену и, наверное, её бы услышали, если бы в этот момент в кабинет не вошла горничная.

— Простите, приехал Давид Гросс, — сообщила она. — Куда его пригласить?

Давид? Саше стало душно в тесном пространстве за каминной решёткой. Она хотела бежать к нему. Предупредить. Рассказать всё, что услышала. И в ужасе поняла, что он будет в ярости, подумает, что она снова вернулась к отцу, предала, вряд ли будет её слушать, и осталась стоять на месте.

— Кто?.. Какого чёрта? — скривился отец, а потом догадался, повернулся к Яросу. — Это ты ему позвонил?

— Ну а кто ещё, — гордо усмехнулся тот.

— Идиот, — допил остатки бурбона отец. — Он же размажет тебя по стенке, едва заикнёшься, что Сашка у тебя.

— А как ещё я мог его сюда затащить? — самодовольно оскалился Ярос. — Я уже сказал, что она у меня. И он её больше не увидит, и своего недоноска, если не выполнит наши условия. Учись, отец, — криво усмехнулся Ярослав и важно повернулся к горничной. — Пусть подождёт в гостиной. Позовёшь его сюда, когда я скажу.

Чёрт! В гостиной. В гостиную Саша незаметно пробраться не могла. Гостиную перестроили, и все тайные ходы замуровали ещё при прежних хозяевах.

Но она могла сообщить Давиду, чтобы он за неё не волновался.

Между тем, чтобы дослушать наставления, что давал отцу Ярослав, и звонком она предпочла звонок.

— Миш, скажи, пожалуйста, Давиду, — пройдя в безопасное место, где её не услышат, набрала Саша Михаила.

Как же она сейчас ругала себя, что не догадалась даже забить в телефонную книгу номер Давида, что потеряла где-то его визитку, а ведь он ей давал, но гордость не позволила ей позвонить.

— Подождите, Александра Эдуардовна, я вас сейчас соединю, он как раз говорит со мной.

— Алекс! — такой взволнованный голос Давида Саше ещё слышать не приходилось. — Алекс, где ты? С тобой всё в порядке?

— Да. Всё хорошо. Я в доме отца. Но я могу уйти. Давид, они…

— Можешь уйти? — перебил он.

— Да, меня заперли, но я сбежала. Они будут…

— Послушай, если можешь, уходи оттуда немедленно. Тебе есть куда пойти? Спрятаться? Ты можешь у кого-нибудь пожить какое-то время? Где-то, чтобы никто это место не знал, — говорил он быстро, но чётко.

— Я… Не знаю… — судорожно соображала Саша.

— Нет, дом твоей прабабки не подходит, — тут же развеял её надежду Давид.

— Да. Есть, есть такое место, — вспомнила она. — Это…

— Не говори мне, — снова перебил Давид. — Выходи на улицу, не садись в машину к Мишке, отойди подальше от дома, возьми такси и езжай. Пусть никто, кроме тебя не знает, куда ты едешь.

— А ты? — испугалась Саша.

— Я тебя найду, когда придёт время. Когда всё закончится. Ты всё поняла? Я больше не могу говорить, — понизил он голос.

— Да, — коротко ответила Саша. Набрала воздуха в грудь. — Давид, я тебя не…

— Я знаю, малыш, знаю, не предавала. До встречи, капкан моей души, — улыбнулся он.

И повесил трубку.

Глава 58

Давид знал, что рано или поздно это случится.

Рано или поздно они узнают. Рано или поздно догадаются, как использовать Сашкину беременность в своих целях, и попытаются на Давида надавить.

«Ну пусть попробуют», — усмехнулся он, выходя из гостиной Эдуарда Квятковского.

— Пройдёмте за мной в кабинет, — позвала Давида горничная.

Кабинетом, конечно, эту комнату, увешанную чучелами животных, оружием и заставленную потёртой кожаной мебелью назвать было трудно, хотя бы по причине того, что там не было рабочего стола, но кабинет так кабинет —