— Пентесилея.

Герой всмотрелся. После того, как он столько времени провел в полной темноте, к нему только теперь стало возвращаться зрение — сначала он видел лишь смутные силуэты. Узнав амазонку, он вновь попытался улыбнуться.

— Конечно… Чаша… Поэтому ты жив.

— Я жив потому, что был еще нужен. Только я нужен был здесь раньше. Но хорошо, что успел хотя бы сейчас. Идем.

Ахилл осторожно набросил на полунагое, прикрытое лишь обрывками хитона тело друга свой плащ и встал на ноги, со всей осторожностью подняв драгоценную ношу.

— Опять тебе таскать меня на руках! — прошептал Гектор и закрыл глаза.

— Ахилл! — сказала вполголоса Пентесилея. — Послушай… Ты и сам видишь: стрелу надо вынуть сейчас — она прошла над самым сердцем… Его нельзя долго нести — кровь может протечь внутрь груди. Есть здесь где–нибудь вода, чтоб хотя бы промыть раны? Моя фляжка почти пуста.

— Вода есть неподалеку. Если только бассейн не разрушен. Пошли.

Коридор, по которому убегали Троил и Андромаха с Астианаксом, был цел, его лишь в некоторых местах наполовину завалили рухнувшие стропила и листы кровли. Там не было огня и уже почти не осталось дыма. Дальше, в зале с мраморными статуями, где все обрушилось и все, что могло гореть, сгорело, метались хищные птицы. Из–под обломков виднелись чьи–то тела, странным, жутким образом раскиданные среди кусков скульптур и ваз.

Еще лестница, еще переход. Ахилл не был уверен, что идет, куда нужно, но вышел прямо в центральный зал. Кровля почти вся обвалилась, обгоревшие стропила валялись на полу, свисали сверху, пепел и гарь витали в воздухе. Но бассейн, с одной стороны заваленный головешками и мусором, с другой стороны был чист. Ахилл ногой попробовал воду и понял, что акведук работает: вода была теплая!

— О боги, благодарю вас! — воскликнул он.

Герой снова опустился на колени, снял с раненого свой плащ и обрывки хитона и осторожно окунул его в воду.

Когда грязь и кровь были смыты, оказалось, что ран на теле больше, чем казалось вначале. На груди справа багровел косой след от удара мечом, в правую руку выше локтя тоже глубоко вошел наконечник меча или копья, оставив рану, после промывания вновь начавшую слабо кровоточить. Одна стрела попала в шею, и Гектор в пылу боя вырвал ее, едва заметив. Но и эти ранения не представляли бы серьезной опасности, если бы не стали все вместе причиной огромной потери крови. Страх Ахилла вызывала только торчавшая с левой стороны груди стрела.

— Она прошла над сердцем на расстоянии в два пальца, — сказал он, прощупывая кожу вокруг ранки и затем медленно поворачивая Гектора на бок и осторожно трогая спину там, где стрела могла выйти, но не вышла наружу.

— Плохо? — спросила Пентесилея, опускаясь рядом с Ахиллом на каменные плиты пола.

— Самое паршивое, — проговорил Пелид, — это две вещи: во–первых, у нас нет никаких снадобий, останавливающих кровь и очищающих раны. И еще хуже — стрела локрийская.

— И что это значит? — спросила амазонка. — Они что, не умеют крепить наконечники?

— Ты поняла правильно. Стрела в ране двое суток. За это время жилы, которыми приделан наконечник, могли размякнуть и ослабеть. Если же он останется в ране, то…

— То мне конец… — прошептал Гектор. — Но выбора ведь нет. Вынимай ее, братец!

Ахилл вздрогнул. Братцем за всю жизнь называл его только один человек: Патрокл Менетид!

— Терпи, милый! — ответил он другу. — Сперва мне нужно решить, чем остановить кровь, и… О, ну какой я же остолоп! Аптека!

Он хлопнул себя по лбу и с прежней осторожностью опустил раненого на свой расстеленный плащ.

— Пентесилея! Мне нужно найти кое–что в нижнем этаже. Побудь с Гектором и следи, чтобы сюда не подобралось зверье.

— Пускай подбирается, — отвечала амазонка невозмутимо. — Мясо и шкуры нам вовсе не помешают.

Базилевс вскочил и тотчас исчез в провале коридора. Пентесилея сняла с пояса свою сумку и подложила ее под голову раненого, зорко оглядываясь по сторонам: вой и визг хищников по–прежнему доносились со всех сторон. Гектор посмотрел на женщину уже совершенно зрячими глазами и прошептал:

— Пентесилея! Так ты больше не хочешь моей смерти?

— Как же мне ее хотеть? — она пожала плечами. — Как мне ее хотеть, когда Ахилл тебя так любит, а я… а я так люблю Ахилла!

Гектор, наконец, смог улыбнуться по–настоящему.

— Прости меня!.. Прощаешь?

— И не подумаю! — воскликнула амазонка. — Вот уж не знала, что ты умеешь так нечестно пользоваться обстоятельствами! Посмотрел бы на себя: лежишь тут такой разнесчастный, весь израненный, желтый, как весенний мед, и тихонечко так просишь: «Прости!» И кем я буду, если в этом случае тебя не прощу? Нет уж, великий Гектор! Выздоравливай, вставай на ноги и тогда проси у меня прощения, а я буду иметь полное право решать, простить тебя или нет!

— И тогда простишь? — он продолжал улыбаться, хотя поднимавшаяся в груди боль заставила его губы искривиться.

— И тогда решим! — сказала она и отвернулась, держа на коленях лук и наблюдая за проходом.

Между тем, Ахилл, спустившись на первый этаж, заметался в сплетении нижних коридоров, потому что не мог вспомнить, какой именно ведет в аптеку. Ему помог случай: он заметил в нише одной из стен знакомую бронзовую фигурку Аполлона с чашей в руках. Дверь в заветный подвал была сорвана с петель, как и прочие двери дворца — грабители в поисках сокровищ врывались во все помещения. Аптека их, само собою, не заинтересовала. Но после них сюда, увы, вошел огонь. Мешки с драгоценными целебными травами, перевязочные ткани, пластыри, — все, что так аккуратно и заботливо собирали и содержали Кей и его помощники, было уничтожено. Но, как и рассчитывал Ахилл, смесь для очищения ран, полужидкая, настоянная на уксусе, сгореть не могла. Правда, большая часть маленьких глиняных горшочков с драгоценной кашицей были разбиты либо полопались от огня, но несколько штук, составленных на подоконник одного из окон, остались целехоньки.

Герой взял сначала один горшочек, потом подумал, что смеси может понадобиться больше, что в шатре есть другие раненые, и ухватил еще три — только чтобы поместились в руках.

Когда он во весь дух бежал обратно, ему навстречу из боковой галереи дворца выскочила львица. Ее окровавленная морда ясно говорила, что зверь только что наелся мертвечины и нападать едва ли намерен. Однако встреча была неожиданной, и львица заревела, ощерившись и грозно подняв переднюю лапу. У Ахилла были заняты руки, и он ни за что на свете не бросил бы драгоценные горшочки, а потому попросту дал зверю пинка, как обыкновенной кошке, вздумай та путаться у него под ногами. Львица взвыла и, пару раз перекувырнувшись, отлетела шагов на двадцать в сторону. Герой больше не смотрел на нее — у него не было времени.

Вновь уложив Гектора к себе на колени, Ахилл аккуратно залепил древко стрелы вокруг ранки густой смесью и так же тщательно нанес слой целебного состава на спину — туда, где должен был выйти наконечник. Перед этим он долго и осторожно прощупывал тело раненого над левой лопаткой, надавливая то там, то здесь.