— Ахилл! — крикнула женщина звонким, молодым голосом. — Это ты?!

— Это я, — ответил герой. — А ты?..

И тут он узнал сидящую. Это лицо, на котором лежала печать отчаяния и скорби, глаза, почти черные в синих провалах, сжатый в волевом усилии рот — все это едва ли могло напомнить величавую красавицу, казавшуюся еще недавно молодой в роскошных царских одеждах, среди блеска дворца, среди любви близких… Но что–то было в ней прежним, что–то главное, что не могло исчезнуть, и это «что–то» сразу заставило Ахилла ее вспомнить. В платье, черном от пепла, с обтрепанным подолом, в измятом и испачканном плаще, с головой, поседевшей за два дня сильнее, чем за двадцать лет, — она все равно была царицей Гекубой. Ее нельзя было не узнать.

— Это я, царица! — крикнул герой. — Не бойся…

— Я и не боюсь тебя, — отвечала она спокойно. — Я вижу, что ты живой. Мой мальчик был прав: он все время говорил, что ты жив и вернешься. Он тебя ждал.

— Гектор! — Ахилл сразу понял, о ком из своих сыновей она говорит. — Где он? Что с ним?!

— Его нет, — голос троянской царицы был почти каменным. — Он погиб при падении Трои.

Ахилл пошатнулся.

— Я не верю.

— Я тоже, — сказала Гекуба и шагнула к нему, подобрав край своего роскошного плаща, выпачканного копотью и кровью. — Я тоже не верю. Но я предавала огню тело моего мужа, сына, дочери, моих близких… Войди в шатер, Ахилл. Ты очень бледен, я вижу, ты тоже много перенес. Войди, ты можешь помочь нам.

Последние слова царицы привели героя в чувство.

— И им можно войти? — спросил он, указав на своих спутников, — Эта женщина — царица амазонок Пентесилея, девочка — сестра Андромахи Авлона, ты не можешь не помнить ее, Гекуба… А воин — ахеец Терсит, но он не враг Трои, я думаю, он никого из троянцев не убивал.

— Входите все, — прежним величавым движением руки царица Трои указала на полуоткинутый полог шатра.

Они вошли.

В шатре было полутемно. Возле самого входа стояла бронзовая жаровня, в которой, ало светясь, тлели уголья. Над ней, без треножника, на каких–то палках, был укреплен небольшой чан, от которого шел пар Женщина в рваном хитоне, босая, стояла на коленях возле жаровни, палочкой помешивая что–то в чане. При появлении Ахилла и его спутников она испуганно обернулась, вся сжавшись, так что вздернутое левое плечо наполовину закрыло ее лицо. Ахилл увидел лишь огромные, расширенные голубые глаза, грязный лоб, пересеченный ссадиной, да торчащие во все стороны пряди очень светлых, коротко и неровно остриженных волос.

Подпорки шатра были поставлены кое–как, он кривился набок, и его холщовые стенки провисали. Под обвисшими пузырями этих стенок виднелись несколько покрытых овчинами и травой постелей. На них лежали люди, видимо, раненые, но в полутьме шатра их трудно было рассмотреть.

В воздухе висел запах гари, крови, пота, каких–то трав…

Сидевший на краю одной лежанки юноша, увидав вошедших, тут же вскочил и кинулся им навстречу.

— Гектор говорил правду! — закричал он, не скрывая восторга. — Он жив, хвала богам!!! Здравствуй, Ахилл! Ты узнаешь меня?

— Я узнаю тебя, Троил… — произнес герой и, не успев опомниться, обнял подбежавшего к нему мальчика.

Троил был в одной тунике, босиком. Его левая рука выше локтя была перевязана куском холста, над правой бровью темнело пятно засохшей крови, правый глаз затек, и от него вниз по щеке тянулась ссадина.

— Да пошлют тебе боги долгую жизнь, Ахилл! — донесся из глубины шатра слабый голос. — Как хорошо, что ты вернулся…

— Кто это?

Ахилл всмотрелся, но увидел только полуобнаженное тело высокого мужчины, прикрытое до пояса овечьей шкурой, перевязанные грудь и правую руку. Голова и половина лица тоже скрывались под окровавленными повязками.

— Это второй из двоих моих уцелевших сыновей, — ответила Гекуба, — Деифоб. Только его сейчас трудно узнать. Хвала богам, сегодня он пришел в себя — а до этого утра пролежал в бреду. У него рассечены рука, лоб, раны в груди и в животе, я сама вынимала стрелы. И правая нога сломана.

— Здравствуй, Деифоб! — герой наклонился и тронул локоть раненого. — Вижу, ты хорошо дрался, и Троил тоже.

— Мы сделали, что могли… — тихо сказал молодой человек. — Но они напали ночью. Меня ранили несколько раз и под конец сбросили с внутренней стены, у ворот Афины. Больше я ничего не помню.

Еще один раненый привстал и протянул герою руку. Это был Антенор.

— А меня отпустили, — сказал он, отвечая слабым пожатием на пожатие Ахилла — Я был ранен в самом начале и очнулся на берегу, возле кораблей. Понял, что взят в плен, и хотел кинуться в воду, чтобы лучше утонуть. Но тут подошли Менелай с Одиссеем, и Одиссей напомнил Менелаю, как я когда–то пытался уговорить Приама вернуть похищенную Елену и спартанские сокровища. Тот стал было браниться и кричать, что теперь это ничего не значит… Тогда Одиссей взялся за меч. Вмешался еще кто–то из царей — я не помню, у меня от потери крови кружилась голова. В конце концов, они мне сказали, что я могу плыть с ними или остаться, по своему выбору. Я ответил, что остаюсь, даже если здесь никого больше нет и я умру от ран. Потом царица нашла меня на берегу.

— Садись, Ахилл! — Гекуба положила на освободившуюся лежанку Троила две овечьих шкуры и указала на них Пелиду и его спутникам. — Садись, Пентесилея, и ты, Терсит, если я правильно запомнила, как тебя зовут. А ты иди ко мне на колени, моя маленькая Авлона! — и царица, присев на край лежанки, подхватила девочку и прижала ее к себе.

Пришедшие сели, испытывая одинаковую безумную усталость. Ахилл, к тому же, чувствовал невероятное опустошение. Его надежда угасла, и отчаяние, глухое, черное, наваливалось с невиданой силой, лишая воли и сознания. Только взгляды этих людей, тоже все потерявших, израненных, но полных радости от того, что он жив и вернулся к ним, еще заставляли героя держать себя в руках.

Светловолосая женщина деревянной ложкой начерпала из чана и разлила в четыре чашки разного размера и разной формы — видимо, собранные на покинутом ахейском становище, — крепкий, приправленный травой бульон и молча, не поднимая глаз, раздала чашки Ахиллу и его спутникам. В бульоне плавали кусочки мяса.

— Это Троил подстрелил вчера, в роще, двух цесарок, — сказала Гекуба — А то у нас была только конина — я срезала несколько кусков с туши убитой лошади, там, возле города. Ешьте, это все, что у нас есть — хлеба мы не нашли…

— Вот, — Пентесилея достала из своей сумки две лепешки и протянула троянке. — Для раненых. Потом мы что–нибудь еще отыщем. И, прошу тебя, царица, расскажи, как это было. Я знаю — тебе трудно говорить об этом, но…

— Мне не трудно, — женщина покачала головой. — Мне уже ничего не трудно, Пентесилея. Третьего дня ахейцы, получив дань, погрузились на корабли и отплыли. Как было условлено, оставалось только несколько кораблей Менелая — он должен был наутро получить свою жену и догнать остальных в море. Приам поставил это условие, опасаясь, что если при этом будут и другие ахейцы, случайная ссора с ними может привести к новому столкновению. Это был последний день праздника, его отмечали в городе еще и как день окончания войны — ведь все верили, что она кончилась…