Главное, что интересовало гражданина Г., – связанные с этим местом легенды. Потому что у «Будущего пролетариата» была история. С конца девятнадцатого века «трудящемуся классу» запрещалось объединяться в союзы, так что найти форму для выражения солидарности рабочим было непросто. В начале двадцатого века Общество взаимопомощи пенсионеров перераспределило между своими членами сумму их капиталов, превратив деньги в недвижимость. Так в 1893 году Фердинанд Буар основал «Будущее пролетариата», гражданское общество пенсионеров обоих полов. 21 декабря 1912 года церемония открытия этого безумного пролетарского проекта привлекла весь Париж. Помпезное здание в стиле бозар, возведенное архитектором Бернаром-Габриэлем Белеста, начало процветать за счет обездоленных только в тридцатые годы. Затем утвердился режим обязательной социальной страховки, полностью уничтожив эту прекрасную общественную утопию.

С тех пор теплоход на улице Сен-Мартен менял капитана каждые десять лет в такой последовательности: магазин веревок и лент, потом районный кинотеатр, порнокинотеатр, боксерский зал и ночной клуб «Шаривари». Здание переходило из рук в руки, и никто не мог найти ему толкового применения. Именно Готье предложил удивительный выкуп за это удивительное место: он сдал дворец в аренду Лионелю Жоспену, который провел там свою политическую кампанию. В 2002 году модельер вновь соткал, практически из воздуха, политическую вуаль, которая когда-то окутывала это знаменитое здание, делая его символом левого движения. Что-то такое носилось в воздухе, отчего казалось, что наступление «левацкой» моды неизбежно. Это напоминало возрождение тех лет, когда Жак Ланг в галстуке от Мюглера и модельеры встречались в министерстве культуры с актерами и писателями, создавая тот творческий хаос, который иногда называют «поражением мысли». И разве Коммунистическая партия Франции, чья штаб-квартира находилась совсем недалеко, не нашла общего языка с властью моды? Компания «Прада», производитель изысканных изделий, арендовала помещение, где располагался штаб КПФ, на время незабываемого праздника, состоявшегося 12 октября 2000 года. Всего лишь one shot[217], зато какой! Ракета «Скад», гламурный рейв, который сделал все левое модной тенденцией на заре второго тысячелетия. Только вообразите… Робер Ю и Катрин Денёв, объединенные одним движением, плечом к плечу с Лиз Херли и Жан-Шарлем де Кастельбажаком, подчиняются воле семи диджеев. Роскошный итальянский павильон словно парил над старой площадью Колонель-Фабьен. Недосягаемый, поддерживающий элитарную систему потребительский постмодернизм на несколько часов воцарился под защитой охраняющей его тени Мориса Тореза, лишенный комплексов капитализм заигрывал с марксизмом под звуки техно. Стала бы мода политикой, дочерью трудящихся классов?

В любом случае в этом покинутом народном дворце, в этом разоренном улье Готье собирался делать свой мед, поселить там своих рабочих пчел, трудящихся фей, свои маленькие руки и большие идеи. Так же как существуют Миттераны великого труда, должен был появиться Готье «Будущего пролетариата», получивший семилетний мандат на правление в мире от-кутюр. В то же время стартовал конкурс на проект переделки здания на улице Сен-Мартен, которое время превратило в невзрачную бетонную конструкцию, усыпанную старой гипсовой крошкой.

Восстановление здания было доверено архитекторам Алену Моатти и Анри Ривьеру. Этому тандему удалось сохранить величественные арки в главном зале. Результатом стал восхитительный наряд Арлекина. Первоначальное общее, «народное», пространство исчезло, уступив место интерьерам, словно перенесенным сюда из фильмов Висконти. Обновленное здание на улице Сен-Мартен стало напоминать одновременно дворец и роскошную гостиницу, театр и оперу, воплощать эстетику рококо и стиль «Баухауз». Оно соответствовало образу Готье и двадцать первому веку: одновременно безумное и сдержанное, поражающее огромными площадями и строгостью структуры. Это был дом моды в том смысле, в каком Барт определял моду как область «слишком серьезную и слишком суетную». Это было нечто среднее между торжественностью, которую подчеркивала монументальная лестница золотого века, сразу бросавшаяся в глаза, и игривой добродушной практичностью. Для того чтобы сохранить воспоминания о прошлом дворца, там оставили несколько кресел, обитых красным бархатом: ностальгическая нотка, напоминавшая о временах, когда здесь располагался кинотеатр. Окна как в османовских домах и новейшие материалы – белые мозаики в стиле парижского метро, черный пол из литого асфальта, линолеум, сополимер, алюминий, металл и стекло – сосуществовали в полной гармонии. На втором этаже располагались салоны от-кутюр, примерочные с трехчастными зеркалами.

На первом этаже проходили дефиле. Все пьесы должны были разыгрываться здесь, в этих стенах. Известный любитель old school, Готье снова обратился к традиции «в кругу своих». Особенно он старался избегать импровизированных экскурсий, когда модницы, сжимая в обтянутой перчаткой ручке карту, бродят в поисках старого склада, заброшенной мясной лавки, муниципальной гимназии или разрушенного вокзала в округе 9–3, – это они-то, которые никогда не пересекали границы периферии (возможно, требовалась виза?). Стараясь уйти от все растущего спроса на забаву, уничтожая тенденцию расширять географию подиума, которую он сам и создал, Готье незаметно поднимал планку. С фольклором покончено. Он уже на другом уровне, он сосредоточен. Теперь спектакль призван сделать моду областью привилегированной, строгой и серьезной.

Единство времени, места и пространства: здесь подчиняются законам классического театра. Работники коммерческого отдела и творческих мастерских, пресс-секретари и ассистенты – вся команда совместно создавала мечту Готье. На верхних этажах дворца, воцарившись над двумя нижними частями ателье, где работали швеи, располагались творческие студии. Что же касается хозяина, то из пяти тысяч квадратных метров своего «Бутона» он оставил себе лишь тридцать. Небольшое, скромно обставленное помещение с раздвижными стенами и окнами, выходящими на крыши Парижа, стало его кабинетом. Лежбище кота, который гуляет сам по себе… Под открытым небом третьего тысячелетия.

Приближался апрель 2002 года. Жан-Полю должно было исполниться пятьдесят. Юбилей? Он терпеть не мог юбилеи. Следуя собственным негласным правилам, он предпочитал «веселый неюбилей», который можно устроить в любое время, как «день нерожденья», придуманный Льюисом Кэрроллом, чтобы развлекать не по годам умных детей. Он забывал и про свои дни рождения, и про круглые даты других. Запрограммированные праздники его утомляли. Готье считал их искусственными и скучными. Он был fashion star[218], он стал знаменитым в довольно молодом возрасте, можно сказать, вырос под светом прожекторов, был почти вытолкнут вперед, на роль лидера и героя молодых французских модельеров. Он запечатлен рядом с Ракель Уэлч, Мадонной, Джонни Холлидеем, Брюсом Уиллисом, его беспрестанно фотографируют в Каннах во время кинофестиваля, в Авиньоне во время театрального фестиваля, в Лас-Вегасе и на Родео-Драйв в Беверли-Хиллз… Но сам он видел себя скорее Зелигом, человеком-хамелеоном из фильма Вуди Аллена, который волей случая оказывается рядом со знаменитостями своего времени.