– До того как придет тайфун, я должен приготовить первую партию газировки, чтобы все в Даньчжэне на нее подсели и до конца жизни не могли без нее обойтись! – воскликнул Жун Чуньтянь. – Отныне ты будешь моим маркетологом, уж я-то тебя не обижу.

Я молча ушла в свою комнату забрать багаж.

Жун Чуньтянь как будто вспомнил что-то, подошел к двери моей комнаты и сказал:

– Не волнуйся, Жун Яо не умрет. Уж сколько раз он умирал, да и гадатель сказал, что он может дожить до девяноста девяти лет. Девяносто девять гадателей так сказали.

Жун Яо и правда не раз смотрел смерти в лицо. Сущая мелочь, история обычного человека, длинная и при этом невероятная.

В молодости Жун Яо влюбился в женщину по имени Ху Цинь.

Тогдашний Жун Яо был сыном одного даньчжэньского плотника, который был славен не мастерством, но нерадивостью. Плотник не унаследовал талантов своих предков и ни к чему не стремился. Если на работу не нанимают богачи, то плотникам остается лишь мастерить простую мебель для бедняков, и они даже себя прокормить не могут. На второй год после того, как его жена (которая, по слухам, была очень красива) родила Жун Яо, она сбежала с продавцом крысиного яда из Ичжоу. Плотник с трудом поставил Жун Яо на ноги, но с возрастом так и не усовершенствовался в мастерстве. Он не мог сделать ни одного приличного предмета мебели, даже табуретки и те кривые выходили. Обычно ему не удавалось свести концы с концами, денег не хватало даже на выпивку, и только лишь после ухода тайфуна можно было заработать немного на починке поврежденных дверей и окон, чтобы погасить долги за вино и еду. Его самая известная фраза звучала так: «Одни богатеют на войне, а я на тайфуне!» Таким образом, из всех жителей Даньчжэня он с наибольшим нетерпением ожидал тайфуна. Если тайфун не придет, он не сможет погасить долги, и не будет никакой надежды на жизнь. Более того, он надеялся, что тайфун ударит более яростно и разнесет в щепки все двери, окна и мебель. Во время штормового предупреждения он сидел на городской возвышенности в ожидании тайфуна и махал рукой, он был проводником для бури, направляя ее на Даньчжэнь, и кричал: «Прошу тебя, будь пожестче!» Эти действия окончательно взбесили жителей, которым не на кого было выплеснуть свой гнев. После ухода тайфуна они отказались дать ему работу по починке дверей и окон. Потому что подозревали, что он нарочно не делал двери и окна прочными, чтобы в следующем году тайфун снова их разломал.

– Кто, кроме меня, будет чинить вам двери и окна? Как вы сможете спать без окон и дверей? – вопрошал отец Жун Яо.

Однако оказалось, что в мире плотник далеко не он один. У плотников из деревень и других городов квалификация была выше, а требования по оплате ниже, работали они честнее и окна и двери у них выходили намного крепче, а главное, они не имели никакого отношения к тайфуну. При виде того, как другие отнимают у него кусок хлеба, сердце отца Жун Яо разбилось вдребезги, а разочарование не знало пределов. Ему хотелось поймать тайфун за хвост и заставить его развернуться назад.

Отец Жун Яо, то есть наш дед, прекрасно знал, какие бывают последствия, если мужчина выбирает не ту профессию, поэтому, естественно, он не хотел, чтобы его сын пошел по пути отца. Времена менялись, и жизнь менялась вместе с ними; пусть предки и были хоть дважды славны, древняя профессия плотника больше не подходила доживающему последние дни роду Жун. Жун Яо и самому не нравилось это дело, которым даже жену не прокормить. Плотник хотел, чтобы сын его пошел в повара, потому что никогда не слышал, чтобы повара умирали от голода. Когда Жун Яо было тринадцать лет, на рубеже весны и лета, рисовые поля стояли оранжево-желтыми. Под вечер лягушачье кваканье сотрясало небо. Он ясно помнил, что, когда внезапно грянул тайфун, его отец, мой дед, решил быстро покончить со своей никчемной жизнью, выпил все оставшееся дома вино и, пошатываясь, побрел на берег реки Даньхэ, где забрался на верхушку высоченного эвкалипта. Тот австралийский эвкалипт до сих пор стоит на прежнем месте; несколько лет назад его верхушку срезала молния, но он все еще крепок. В это время под деревом стоял один Жун Яо, он в ужасе звал деда по имени, плакал и умолял его спуститься. Тайфун бешено раскачивал эвкалипт, так что птичьи гнезда осыпались с него одно за другим, а яйца падали на голову Жун Яо. Дедушка, обняв ветку, раскачивался на ветру, как большая птица, и взволнованно сказал Жун Яо, я увидел исток тайфуна! Я сейчас полечу туда. Налетел порыв ветра, Жун Яо лишь на мгновение закрыл глаза, а когда открыл их, дед исчез с эвкалипта, и больше его никто не видел. Следовательно, можно сделать вывод, что в прошлой жизни дедушка был птицей. Жун Яо прибрал слезы и пошел в дом к землевладельцу Лю Лю наниматься поденщиком. На самом деле он стал просто кашеваром, даже не поваром. Он всего лишь был у повара на подхвате – рубил мясо, резал овощи, приправлял, носил воду и колол дрова. Но он был сильным, сообразительным, трудолюбивым и очень симпатичным. У него была мечта – когда-нибудь стать настоящим поваром. Пять лет пролетели как один миг, и Жун Яо наконец-то смог занять маленькое, но собственное место на кухне хозяина, где можно было готовить самые разные блюда, завоевав расположение Лю Лю. Не будь Ху Цинь, он проработал бы поваром в поместье Лю Лю всю свою жизнь.

Однажды в особняк помещика пришли мать и дочь. Мать была одета просто и достойно, держалась без высокомерия и заискивания, прямо эталон женщины из высшего общества, она была совсем не похожа на прислугу. Конечно же, передав свою дочь Лю Лю, она поспешила уйти. Девушку звали Ху Цинь. Пожилые люди в Даньчжэне все еще должны помнить, какой красивой она была – высокая и стройная, с белой кожей, окрашенной легким румянцем, с личиком в форме гусиного яйца, ясными и наивными глазами, чистыми ровными зубами, с естественными и при этом изящными манерами. Характером Ху Цинь явно отличалась от других девушек – она была благородна и скромна, образованна и воспитана, сдержанна и смиренна. Она очень нравилась Лю Лю и, идя по улицам Даньчжэня, всегда привлекала внимание мужчин. Вначале Ху Цинь работала на кухне, мыла посуду и овощи,