Установление союзных отношений между Афинами и пелопоннесскими демократиями не только сместило вектор афинской политики, но и воодушевило врагов Спарты на еще большую дерзость. На Олимпийских играх летом 420 г. до н. э. спартанцам пришлось пережить величайшее публичное оскорбление. Элейцы выступили против них с сомнительными обвинениями в том, что те якобы нарушили священное перемирие, заключавшееся на все время празднества, после чего отстранили их от состязаний и от участия в традиционных жертвоприношениях. Спартанцы обжаловали это решение, но олимпийский суд, состоявший из представителей Элиды, вынес решение против них и наложил на них пеню. Элейцы же, в свою очередь, заявили, что готовы отказаться от причитавшейся им половины пени и уплатят вторую половину сами, если спартанцы согласятся вернуть им Лепрей. Когда спартанцы ответили отказом, элейцы предъявили им унизительное требование: на алтаре Зевса Олимпийского перед всеми собравшимися греками спартанцы должны были поклясться в том, что уплатят пеню позднее. Спартанцы вновь отказались, после чего им запретили входить в храмы, приносить жертвы и участвовать в состязаниях во время игр. Лишь будучи членами союза с другими пелопоннесскими демократиями и Афинами, элейцы могли осмелиться на столь провокационные действия. На случай возможного нападения спартанцев они выставили в святилище Зевса охрану, состоявшую из их собственных воинов, на помощь которым прибыло по тысяче воинов из Аргоса и Мантинеи, а также отряд афинских всадников.

Среди спартанцев, однако, нашелся один человек, который отказался смиренно переносить эти оскорбления. Лих, сын Аркесилая, единственный из соотечественников встал на защиту имущества и репутации своей семьи. Его отец дважды побеждал на Олимпийских играх, и сам Лих участвовал на них в состязании колесниц, а также принимал у себя иностранцев, которые приехали в Спарту, чтобы стать свидетелями праздника Гимнопедий. Он был проксеном аргосцев и имел тесные связи с беотийцами. Вероятно, он являлся сторонником политики Ксенара и Клеобула, и никто лучше него не подходил для тайных переговоров, которые велись между спартанцами, аргосцами и беотийцами. Как бы то ни было, своим поступком на Олимпийских играх 420 г. до н. э. Лих продемонстрировал смелый и несгибаемый дух.

Будучи как спартанец отстранен от участия в играх, он формально передал свою упряжку фиванцам, чтобы она участвовала в состязаниях от их имени. Когда она финишировала первой, Лих вышел на арену и возложил венок на победившего возницу, показывая всем, что заезд выиграл он. Взбешенные элейцы послали к нему распорядителей игр, и те избили Лиха плетьми и выгнали его прочь. Несмотря на опасения, что это приведет к вооруженному вмешательству спартанцев, те не предприняли никаких действий, заставив всех думать, что спартанцы испытывают страх перед Афинами и их пелопоннесскими союзниками. Сразу же после олимпийского празднества аргосцы, вероятно воодушевленные позором спартанцев, вновь пригласили коринфян присоединиться к недавно расширившемуся союзу, в который теперь входили и Афины. Представители Спарты также прибыли в Коринф – должно быть, для того, чтобы отговорить коринфян от этого предложения, но переговоры были прерваны внезапным землетрясением, и никаких решений принято не было.

Всеобщая убежденность в слабости спартанцев стоила последним еще одного конфуза. Зимой 420/419 г. до н. э. их соседи разгромили спартанских колонистов в Гераклее в области Трахиния (см. карту 14), убив при этом ее правителя. Фиванцы послали тысячу гоплитов якобы для того, чтобы спасти город, но в марте они сами заняли его и прогнали нового спартанского наместника. По словам Фукидида, они поступили так из опасения, что Гераклею захватят афиняне, ведь спартанцы, отвлеченные проблемами на Пелопоннесе, были не в состоянии ее защитить. Можно предположить, что фиванцы, ободренные явным бессилием Спарты, воспользовались шансом уменьшить спартанское влияние в Центральной Греции и нарастить собственное. «Тем не менее лакедемоняне гневались за это на беотийцев» (V.52.1), и, как следствие, отношения Спарты с принципиальным союзником еще больше обострились. И хотя материальный ущерб, понесенный Спартой в результате этих событий, был невелик, союз афинян с Аргосом, Элидой и Мантинеей стал приносить свои плоды еще до того, как сами Афины начали действовать от его имени.

АЛКИВИАД НА ПЕЛОПОННЕСЕ

В начале лета 419 г. до н. э. афиняне, пользуясь падением престижа Спарты, перешли к действиям по укреплению новой коалиции. Алкивиад, которого переизбрали стратегом, с небольшим отрядом афинских гоплитов и лучников вступил в пределы Пелопоннеса. План этого похода разрабатывался совместно с аргосцами и другими пелопоннесскими союзниками. Конечной целью «окольной» стратегии Алкивиада был Коринф, отделение которого стало бы сокрушительным ударом по Спартанскому союзу. Афиняне прошли по Пелопоннесу от Аргоса до Мантинеи и Элиды, а оттуда к Патрам, что на побережье Ахеи за Коринфским заливом. Алкивиад вовлек город в союз с Афинами и убедил его жителей возвести стены до самого моря, чтобы гарантировать связь с Афинами по морю и противостоять любому нападению со стороны спартанцев (см. карту 1). Коринфяне, сикионцы и другие соседи своим появлением едва успели помешать афинянам построить укрепление на Рионе Ахейском, расположенном в самой узкой части Коринфского залива напротив Навпакта.

Все это было не просто демонстрацией силы, а частью плана по оказанию давления на Коринф и других союзников Спарты. Договор с Патрами и укрепление на Рионе, по сути, закрыли бы вход в Коринфский залив для кораблей из Коринфа, Сикиона и Мегар. С Алкивиадом в Патры прибыл лишь небольшой отряд воинов без боевых кораблей, и жители города вполне могли бы отбиться, если бы сами того хотели. Принятие ими союза с афинянами показывает, насколько сильно Спарте вредило всеобщее ощущение ее упадка, которое Алкивиад постарался усугубить еще больше, без сопротивления пройдя через весь Пелопоннес.

Второй задачей Алкивиада на это лето был захват Эпидавра, коим занялись аргосцы. Фукидид сообщает, что поводом для нападения на город стали ничем не примечательные жалобы аргосцев на некие нарушения религиозного характера, но подлинной целью этих жалоб было сократить путь, пользуясь которым афиняне могли бы послать помощь Аргосу, и, что самое главное, «удерживать Коринф в бездействии» (V.53.1).

Военные кампании в Ахее и Эпидавре были составляющими замысла, направленного на создание угрозы для Коринфа и его изоляцию. Союз с Патрами помогал пресечь торговлю и сообщение коринфян с их западными колониями, а захват Эпидавра делал их уязвимыми для удара с двух сторон и показывал, что Аргос и Афины в состоянии разгромить союзные Спарте пелопоннесские государства. Овладев Эпидавром, аргосцы получали возможность выступить против Коринфа с юга одновременно с высадкой афинян на коринфском побережье, как это в 425 г. до н. э. сделал Никий. Подобная угроза вполне могла принудить Коринф выйти из союза со Спартой. Даже нейтралитет коринфян стал бы препятствием для взаимодействия между беотийцами и спартанцами. Со временем Мегары и, возможно, другие пелопоннесские государства также могли предпочесть нейтралитет союзу с обескровленной Спартой против набирающей мощь новой коалиции.

Это была реалистичная стратегия, которая давала афинянам надежду на успех, не подвергая их большому риску и не требуя внушительных финансовых вложений. Алкивиад планировал использовать вооруженные силы главным образом для оказания дипломатического давления. Он не ставил своей целью вызвать пелопоннесского противника на битву или истощить его ресурсы. Необходимо было лишь заставить его изменить свой политический курс.

СПАРТАНЦЫ ПРОТИВ АРГОСА

Вторжение аргосцев на территорию Эпидавра действительно достигло поставленной задачи и вынудило спартанцев действовать. Молодой царь Агис со всем спартанским войском вступил в Аркадию, двигаясь в направлении, которое открывало дорогу на северо-запад в Элиду, на север в Мантинею и даже на северо-восток в Аргос, если бы он решил атаковать их. «Никто из лакедемонян не знал, куда они идут, даже государства, доставившие войско» (V.54.1).

Причина, по которой настоящая цель похода осталась неизвестной, состоит в том, что, когда Агис совершил традиционные жертвоприношения на границе, предзнаменования оказались неблагоприятными. Спартанцы решили вернуться домой и известили союзников о том, что планируют новый поход по окончании следующего месяца, Карнея, который считался у дорийцев священным. При всей искренней религиозности спартанцев очень подозрительным выглядит тот факт, что в течение лета 419 г. до н. э. именно предзнаменования два раза подряд помешали спартанскому войску во главе с Агисом напасть на аргосцев или их союзников. Это было бы очень редким совпадением. Подозрения еще больше усиливаются, если вспомнить, что ближе к концу того же лета никакие недобрые знаки не удержали спартанцев, опасавшихся развала Пелопоннесского союза, от срочных шагов по его сохранению. Имеющиеся данные заставляют предположить, что неудачные жертвоприношения на границе были всего лишь предлогом.