Стремглав бросился Мануэль Грилан выполнять приказ очередной срочный шефа, да только опоздал.

…Фрэнк, войдя в дом, повесил у двери на вешалку плащ и шляпу.

Потом, не мешкая больше ни минуты, сразу направился к стоявшему в зале магнитофону.

В нетерпении узнать новости с очередной записи:

— Что еще творилось в самой в самом сердце мафии?

Щелкнув замком, он распахнул портфель.

И в тот же миг, прямо в лицо бывшего инспектора, рванул взрыв. Разметав по стенам и потолку обезображенные останки того, кто еще недавно вел расследование дела о пропаже сестры губернатора.

Так крепко досталось в эти дни прокурору округа Денверу Райсону, что он и сам себе места не находил.

— И все его бывший помощник виноват!

Это случилось сразу, едва эксперты-криминалисты собрали достоверные факты, доказывающие, что помощник прокурора погиб не в результате самоубийства. С той поры не только местные, но и национального масштаба средства массовой информации затрубили и о нелепицах, что имелись в деле об убийстве сержанта полиции Джерри Смитчела.

Раньше-то различные вымыслы и прочие неувязки в той истории, не очень-то бросались в глаза гражданам, не особенно посвященным в кухню криминалистики.

— Но когда мафия приканчивает с помощью мины главного обвиняемого, то сама собой напрашивается мысль о взаимосвязи этих явлений, — понимает Денвер Райсон. — Как и то, что именно к нему теперь тянутся следы от предыдущего преступления.

К тому же бесследно исчез и главный свидетель недавнего обвинения против Фрэнка Оверли — разговорчивый привратник-портье, чьи показания легли в основу версии о том, что это именно помощник окружного прокурора свел счеты со Смитчелом:

— Отомстил, мол, ему за необоснованное задержание на дороге в аэропорту, помешавшее впоследствии помощнику окружного прокурора выполнить важное задание.

Так что на прокуратуру округа обрушился такой вал критики, что Денверу Райсону ничего не оставалось делать, как отступить на подготовленные позиции:

— Были сняты все обвинения в адрес погибшего Фрэнка Оверли.

Даже хоронить его городские власти, хотя и в отсутствии губернатора, все же решили на мемориальном воинском кладбище:

— Как погибшего на боевом посту!

Когда же, вскрыв завещание, прокурор нашел в нем упоминание об Альберте и Жане Луи Коленах, которым предстояло вступить во владение содержимым личного сейфа Фрэнка Оверли, тут же ушла в Париж телеграмма:

— С уведомлением о сроках проведения траурной церемонии…

Профессор и Алик Колены успели к самому погребению. Да и то — лишь потому, что догадались, сев в аэропорту в такси, сразу направиться прямо на кладбище, куда уже двигалась от Дворца правосудия похоронная процессия.

Народу было много.

В основном — работники юстиции, представители Центрального Федерального Бюро по борьбе с наркотиками.

Словом, все те, кто знал и уважал Фрэнка Оверли по его добрым делам и считал для себя обязательным:

— Отдать долг памяти честному гражданину.

— Вы — профессор Жан Луи Колен? — когда все было кончено и люди стали расходиться, подошел к огорченным друзьям Фрэнка прокурор. — Тогда у меня есть, что Вам передать.

Он протянул профессору небольшую коробку, извлеченную из личного банковского сейфа Фрэнка Оверли.

— Вы где остановились? — услышал приезжий учёный. — Может быть в чём-то помочь с обустройством?

— Нет, мы сами, — отказался от его услуг профессор.

И тут же извиняющим тоном добавил:

— Знаете ли, хочется побыть наедине с нашим горем.

То же такси, нанятое профессором Коленом еще в аэропорту, поджидало их прямо у кладбищенских ворот.

Сев на заднее сиденье в салоне автомобиля Жан Луи велел:

— В гостиницу!

— Их тут немало, в какой отель именно желаете устроиться? — переспросил водитель.

— На Ваше усмотрение.

Жану Луи Колену в эту трагическую минуту, как и его любимому внуку Альберту, действительно, было все равно, где можно переночевать и они не желали тратить время на поиск лучших апартаментов.

Собрав волю в кулак, профессор утешал рыдающего подростка:

— Ладно, Алик, такова, видно, судьба. Ее нам не переделать.

Ему было искренне жаль внука, на протяжении короткого времени, пережившего смерть и родителей, и всех своих друзей.

…Улицы и переулки, проплывающие за окном такси, то и дело сменяли друг друга.

Наконец машина остановилась.

Но сделал это её водитель в таком месте, где ничто не напоминало объект, где могли бы снимать номера и жить приезжие клиенты.

Это был самый заурядный и унылый переулок, какие когда-либо только удавалось видеть профессору за его долгую жизнь.

— Уже приехали? — с сомнением в голосе спросил Жан Луи Колен, не видя рядом ничего, что хоть отдаленно бы напоминало вход в отель.

— Да нет, извините, что-то случилось с двигателем, — послышалось в ответ. — Минутное дело.

Водитель вышел из машины, поднял капот, по пояс нырнул под него, где начал звенеть гаечными ключами:

— Видимо занялся починкой сломавшегося в пути от кладбища двигателя автомобиля, — показалось пассажирам.

И вдруг, в это время обе дверцы салона стремительно распахнулись, а внутрь автомобиля ввалились двое спортивного типа парней.

Не обращая внимания на возмущенные реплики пассажиров, сидевших в такси, они уперли в их бока, вынутые из карманов плащей, пистолеты.

Пояснения опешившим жертвам нападения давал Мануэль Грилан. Он, практически тут же, следом за своими вооружёнными сообщниками, забрался в салон машины, где занял место рядом с шофером.

— Ты, зверёныш, не вздумай снова отмочить свой фортель с исчезновением. Как тогда, на подводной лодке, — заявил он. — Твоего деда тотчас же прикокнем.

И желая запугать подростка окончательно, не устоял перед соблазном продемонстрировать свою особую жестокость:

— Или сначала изрежем на мелкие кусочки, а потом уже отправим на тот свет.

Издевательски улыбнувшись при этом Алику, кабальеро Грилан затем обратился к таксисту, уже закончившему свои дела с, якобы, сломавшимся двигателем машины и теперь сидящему за баранкой:

— Гони в аэропорт!

Такси тронулось и направилось почти в то же направление, каким следовало до этого — на выезд из Кривпорта и к международной авиационной гавани штата.

— Если мы стали заложниками, то я готов заплатить вам, как за себя, так и за внука хороший выкуп! — после получаса езды нарушил молчание Жан Луи Колен.