Едва собравшись ложиться спать, Мэри Грейвс услышала множество криков и увидела множество поселенцев, бегущих куда-то мимо их шатров. Уж не стряслось ли чего-то ужасного? Первым делом ей пришли в голову мысли о новом пожаре, о нападении краснокожих, о набеге на уцелевший скот…

Сердце в груди забилось быстрее. Последовав за бегущими, Мэри оказалась возле стоянки Доннеров. Джордж Доннер, мирно сидевший у костра, поднял взгляд навстречу незваным гостям. Льюис Кезеберг с Уильямом Эдди подтащили к нему Джеймса Рида. Выглядел Рид ужасно – неудержимо дрожал всем телом, на лбу его вспухла огромная шишка, челюсть украшал изрядный кровоподтек, а затем Мэри увидела, что руки Рида в крови.

От толчка Кезеберга Рид упал на колени.

– Дураки мы были, что за типом этим пошли. Через горы нас потащил, а потом еще в эту пустыню. Я вам говорил: он сам не знает, что делает, но вы ж меня даже слушать не пожелали! И вот, пожалте: теперь он человека убил…

Тут Доннер наконец поднялся.

– Кого?

– Да возницу этого, Джона Снайдера!

Мэри едва сдержала вздох облегчения. Ей Снайдер нисколько не нравился. И Доннеру тоже. И всем остальным. В обозе имелись субъекты, кого хоть убей – тебе, вполне может быть, даже слова дурного никто не скажет. Правду сказать, к таким относился ее же родной отец… а вот Джеймса Рида, человека, отцу ненавистного, Мэри вдруг, непонятно отчего, сделалось жаль.

– Ну а от меня-то вы чего хотите? – с искренним недоумением спросил Доннер, оглядев сбежавшихся так, словно вовсе не ожидал их здесь видеть.

– Ты ж, мать твою, у нас главный, нет? Вернее сказать, был у нас главным, – процедил Кезеберг, чем не на шутку удивил Мэри. Когда-то он был одним из самых ярых сторонников Доннера, но, видимо, людям вроде Кезеберга верность чужда. – Он только что, не моргнув глазом, человека убил. Снайдера. И даже шанса на самозащиту ему не дал. Как нам с ним теперь быть?

– За человекоубийство смертная казнь полагается, – сказал Сэмюэл Шумейкер, как будто кто-нибудь мог об этом забыть.

Но, сколько бы все вокруг ни делали вид, будто Джордж Доннер – по-прежнему капитан партии, обоз вот уже сколько недель возглавлял Джеймс Рид, и каждый об этом помнил. Рид день за днем волок на себе неимоверно тяжелый и грязный труд, отыскал путь через пустыню, выслушивал споры и жалобы поселенцев, самоотверженно служил им, неизменно сохраняя спокойный вид среди всеобщего горя и паники, и вот теперь его собираются вешать.

«Если бы Чарльз Стэнтон был здесь»…

Эта мысль пришла в голову сама собой, но, стоило осознать ее, на душе разом стало теплее. Стэнтон наверняка вразумил бы их, а Рида даже пальцем тронуть никому не позволил.

Чем дольше Стэнтон отсутствовал, тем сильней возмущали Мэри наставления отца и собственная нерешительность. Едва он, спокойный, уверенный в себе, уехал вперед, за припасами, Мэри острее, явственнее прежнего почувствовала: да, Чарльз Стэнтон – единственный действительно разумный человек на всю партию.

Разумеется, ему не давали покоя какие-то жуткие тайны, а прежде чем доверять человеку, такие вещи о нем необходимо выяснить, однако со временем Мэри начала понимать вот что: относиться к собственному прошлому настолько серьезно, чтоб это проявлялось в каждом движении, в каждом жесте – в скромной осанке, в тоне голоса, в обыкновении не встречаться с ней взглядом, несмотря на неловкость (приятную неловкость, испытываемую обоими) – способен лишь человек, наделенный совестью.

– Возможно, в пределах государственных границ Соединенных Штатов Америки это и так, – заговорил Доннер. – Но должен напомнить всем вам: границы территории США мы покинули. Федеральные законы здесь не действуют.

С этим он перевел взгляд на Рида. «Интересно, что у Доннера на уме?» – подумалось Мэри. Рид воевал с ним с самого начала, а после вместо него возглавил обоз… однако Доннер всего-навсего покачал головой.

– Казнив этого человека, вы, по сути, совершите самосуд, – подытожил он.

– По-моему, ты чушь сплошную несешь, – с кривой улыбкой, которой при всем желании не примешь за дружелюбную, ответил Кезеберг. – Я говорю о библейском законе, не о федеральном. Он убил Джона Снайдера, и, значит, сам заслуживает смерти.

Каким бы отвратительным типом ни был этот Кезеберг, люди к нему отчего-то прислушивались. Казалось, он обладает над ними некой властью.

Что же до самой Мэри – ее голос будто застрял в горле. Ей очень хотелось хоть что-то сказать, но осторожность сдерживала.

Мэри всю жизнь была девицей практичной до неприличия, и не раз сожалела о том, что ей не хватает страсти, смелости высказать все, о чем думает, без оглядки, не стесняясь в выражениях. Возможно, именно эти качества привлекали Стэнтона в Тамсен, а Мэри… Мэри смолчала и на сей раз, тихо радуясь, что с Кезебергом согласны не все.

– Я без распоряжения судьи казнить человека не стану, – поразмыслив, объявил Милт Эллиот. – И никому не советую, а то как бы после беды не нажить.

– Изгнать его, – внезапно подала голос Тамсен.

Собравшиеся, негромко шурша одеждой, повернулись к ней. Несмотря на все происшедшее, несмотря на всеобщее презрение и недоверие, голову Тамсен подняла высоко, в глаза смотреть никому не боялась. Мэри она казалась едва ли не королевой.

При виде Тамсен в животе ее что-то сжалось. Люди по-прежнему боялись ее, уж это-то было ясно как день. Пегги Брин с Элеонорой Эдди рассказывали всякому, кто пожелает слушать, будто Тамсен при помощи ведовства высасывает из Джорджа Доннера жизнь, что твой суккуб, да еще тот случай с пожаром… Самым диким из слухов Мэри, конечно, не верила, но понимала: заступаясь за Рида, Тамсен идет на нешуточный риск.

А вот самой Мэри на это не хватило духу.

– Судить его не нам – Господу, – продолжала Тамсен. – А если кому из вас кажется, будто кара слишком мягка, вспомните: здесь человеку в одиночку не выжить. Изгнание нисколько не хуже смертного приговора.

Кезеберг смерил Тамсен злобным взглядом – это Мэри заметила тоже.

– Может, вы все тут думаете, будто Джон Снайдер – простой батрак. Будто он только и годен был, чтоб править волами да делать что сказано. Но дело свое он делал наравне с остальными. Мы перед ним в долгу.

Доннер нахмурился.

– Нам нужны факты. Известно ли, отчего мистер Рид так поступил?

Прежде чем Кезеберг успел хоть что-то ответить, Доннер поднял руку, веля ему помолчать.

– Что скажешь, Джеймс? – спросил он.

Рид сглотнул. Глаз его заплыл так, что превратился в узкую щелку.

– Вы все видели, что он творил, и знали, что он за человек. Что он – обманщик, надеявшийся погубить ложью не одну жизнь. Он бросился на меня, и мне… и мне пришлось защищаться.

– Не хули мертвого, – зарычал Кезеберг, хлестнув Рида раскрытой ладонью так, что тот снова рухнул на четвереньки.