Радуясь, как ему ловко удалось подвести Семыгина к необходимости покинуть жилище, Жихарев стал спускаться по лестнице. Вконец огорченный и растерянный хозяин дома некоторое время стоял неподвижно, кусая губы и беспомощно оглядываясь по сторонам. Но вдруг взгляд его прояснился, он вороватым движением схватил что-то с подоконника и торопливо шагнул вслед за своим грозным родичем.

– Иду-иду, Леша! – объявил кооператор льстивым покорным тоном и зашлепал по ступеням, догоняя Жихарева.

– Так-то оно лучше, – снисходительно бросил парень через плечо.

Он не видел, как Семыгин, шедший за ним по пятам, взмахнул зажатым в кулаке чугунным пестиком и что есть силы ударил им милиционера по макушке. Даже не охнув, Жихарев подался вперед, колени его подломились. Он рухнул вниз лицом и вытянулся во весь свой немалый рост. Пересчитав все ступени, его тело скатилось до самого низа и там замерло в нелепой вывернутой позе.

Семыгин стоял с пестиком в кулаке на середине лестницы и с ужасом смотрел на дело своих рук. Сердце его колотилось так, что в ушах стоял неумолкаемый грохот, по груди растекался смертельный холод, колени дрожали. История получалась совсем не шуточная.

Прежде Семыгину не приходилось убивать людей, тем более представителей власти. Да что там убивать!.. Он, можно сказать, мухи не смел обидеть, а тут такое дело. Мало сказать, что кооператор испугался. Он просто умирал от страха. Но некоторые обстоятельства не дали ему совсем потерять голову. Вспомнив о них, Семыгин попробовал успокоиться.

– Вот ведь какая незадача! – бормотал он, с опаской спускаясь по ступеням. – Как же это, а? Так вроде несильно ударил, а он и сверзился. Неловко получилось!.. Так ведь не ударь я, бог весть чего со мной самим было. Своя рубашка, как говорится… Эх, Алексей, Алексей!..

Оказавшись внизу, Семыгин прежде всего вытащил из кобуры гостя наган и припрятал его у себя за поясом. Потом он трясущимися руками ощупал неподвижное тело и с двойственным чувством убедился, что Жихарев без сознания, но все-таки жив.

– Вот тебе и раз!.. Значит, греха на душу не взял, – констатировал Семыгин. – Живой Алешка, выходит. Да толку-то что? Все так повернулось, что уж теперь назад ходу нет. Или они меня, или уж я…

На цыпочках пробежался он до чулана и приволок оттуда два мотка прочной веревки. Кооператор связал руки и ноги Жихарева, затолкал ему в рот какую-то старую тряпку. Проделав эту тяжелую работу, он уселся в полумраке на пол, чтобы отдышаться. Родственник все еще не приходил в себя.

– Ну и ладно, – пробормотал себе под нос Семыгин. – Так оно и лучше. Сейчас я тебя аккуратненько в подпол, и лежи там до поры. А уж главный грех пускай на себя тот берет. Ему привычно, руки-то, небось, по локоть в крови, а мне как-то не по себе. Ну и родственник все-таки. Большой грех, ох, неподъемный!..

Передохнув, он пошел в угол и стал разбирать доски, открывающие вход в подпол. За этим занятием его и застал Данилов, который с револьвером в руке без стука вошел из сеней в комнату. Несмотря на полумрак, он сразу сообразил, что в доме творится что-то неладное. Неподвижное тело на полу и подозрительная фигура в углу насторожили его.

– А ну руки вверх! – гаркнул он. – Мордой к стене и не шевелись! Рыпнешься – покойник!

Семыгин обмер. Он никак не ожидал появления еще одного представителя власти. Кооператор понял, что погиб. Как замороженный, он задрал вверх руки и тупо уткнулся лицом в стену. Данилов грубо обыскал его и нашел наган Жихарева.

– Так-так, шпалер, значит, носим? – зловеще произнес он. – Кто таков? Кто еще есть в доме? В какой контрреволюционной организации состоим?

Град таких жутких вопросов окончательно добил Семыгина. Отвечать он не смог, а просто навзрыд, по-женски заплакал. Данилов понял, что перед ним слизняк, оставил его, подошел к человеку, лежащему на полу, узнал Жихарева и просто озверел.

– А ну, быстро развяжи его, сволочь! – заорал он, двинув Семыгина кулаком по уху. – Лампу зажги! И воды, воды давай!

Воля Семыгина была полностью парализована. Он даже не пытался бежать. Кооператор послушно зажег керосиновую лампу, развязал веревки, приволок ведро холодной воды и долго отмачивал родственника. Наконец Жихарев пришел в себя, страшно застонал и сел, держась обеими руками за голову. Организм у него был крепкий.

– Ну-у, дядя Илья! – промычал он с ненавистью, увидев рядом перекошенную от страха физиономию Семыгина. – Ну ты контра! Конченая просто! К стенке тебя надо, сволочь такую!

– К стенке пока рано, – хмуро сказал Данилов. – Велено его в штаб доставить живым и невредимым. Хотя, если захочешь ему врезать, милости просим. Один разок не повредит.

– Да пошел он! – плачущим голосом сказал Жихарев и с огромным трудом встал на ноги. – Ух! Моя башка!..

– Идти-то сможешь? – заботливо поинтересовался Данилов. – А то мы теперь с тобой вдвоем остались. За Сидорчуком Черницкий мальчонку прислал. Срочно. В больничке бандиты Ганичкина хотели прикончить, а наши отбились. Одного живым взяли. Так что они все туда отправились. А этот гад нам достался. Вот твой наган, держи!

Получив назад оружие, Жихарев слегка приободрился.

– Ну, дядя Илья, будут тебя в расход выводить, я в расстрельную команду первым запишусь, так и знай! – пообещал он.

– Э-э-х, Алешка!.. – только и сказал Семыгин.

Когда Сидорчук и Василий прибыли в больницу, там уже собрались почти все сотрудники местного ГПУ и подчиненные Пастухова. Везде горели огни, а на подходе к больнице стояли часовые с оружием, которые весьма дотошно опрашивали каждого, кто приближался к лечебному учреждению. Даже Сидорчука они пропустили не сразу, а только после вмешательства Черницкого. Правда, на сцене появился не только начальник районного масштаба, но и фельдшер Кузьмин. Тот был разгневан до предела и едва не набросился на Егора Тимофеевича с кулаками.

– Порядочные люди подобным образом не поступают, милостивый государь! – закричал он так, что пенсне запрыгало на его побледневшем носу как живое. – Вам была дозволена беседа с пациентом в пределах одной минуты. Ничуть не более, милостивый государь! В вечернее время! Вы же воспользовались моим отсутствием и попустительством персонала, пришли раньше, разговаривали с раненым дольше. А самое безобразное состоит в том, что вы снабдили его оружием! Это неслыханно! Я просто вне себя! Вы что себе позволяете, милостивый государь?!

Сидорчук не знал, как ему отделаться от настырного фельдшера, но тут за него вступился Черницкий.

– Послушай, Леопольд Макарыч, ты бы не перегибал палку! – сказал он, придерживая фельдшера за локоть. – Мы все тебя уважаем как знатного лекаря, но ты тоже выбирай слова, когда с представителями народной власти разговариваешь! Мало ли какие обстоятельства бывают. Нельзя же на все смотреть через твое докторское пенсне! Вот ты говоришь, что товарищ Сидорчук зря вручил твоему пациенту револьвер. А кабы он его не дал, так, может, того сейчас и в живых не было бы. Так что ты это дело брось и иди к себе. У нас серьезный разговор будет, который тебе слушать необязательно.