Сначала являются фоминцы и творят сущие зверства. Следом приезжает комиссия и обещает Шолохову позор и тюрьму; а то и расстрел – с них станется. Ради чего тогда вся эта нервотрёпка была? Ради чего он так долго жил и трудился, ежедневно рискуя быть зарубленным, застреленным, замученным – причём вместе с единственным сыном?

Целую жизнь прожил – и никто никогда не обвинял его ни в чём подобном.

Спасибо товарищу Богданову: он прямо в донесении сообщил, что беда у Шолохова одна: никудышный он администратор.

Александр Михайлович направил областному продкомиссару Миллеру докладную, где, сославшись на преклонный возраст и неопытность в административной работе, попросил освободить его от должности.

28 октября 1921 года прошение Шолохова было удовлетворено.

Его семья осталась без средств к существованию.

* * *

В начале октября Фомин, собравший уже 220 сабель, изготовился взять Вёшенскую, где располагался военком, стояли целая коммунистическая рота и отряд милиции, имевшие в запасе полные оружейные склады патронов. Атака была рисковой, но, свершив задуманное, он стал бы хозяином всего округа.

В тех же числах в округе появилась ещё одна банда – Семёна Кондратьева. Этот, действуя исключительно на правобережье и часто навещая хутора, стоявшие вдоль Чира, проводил в хуторах насильственную мобилизацию, сбивая большой отряд. Начальник областного уголовного розыска в докладе писал: «Банда Кондратьева всё время оперирует вокруг Каргинской, не ближе 10 вёрст; банда Фомина на таком же расстоянии вокруг Вёшенской».

Кондратьев имел в Каргинской своих людей и готовил там переворот. В случае его удачи никто б не стал разбираться, что Александр Михайлович Шолохов проштрафился и отставлен от работы. Все знали, что именно он был главным в заготконторе. И Чукариных, и Шолоховых, и всех остальных действующих и отставленных совработников ждала одна участь.

Сосед Шолоховых по Каргинской, Василий Меркулов, рассказывал, как однажды хуторяне завидели переправлявшихся через Чир вооружённых людей: во двор к Меркуловым забежал Мишка Шолохов и попросил спрятать его. Но его заметили – за ним уже гнался один из всадников. Мишку спрятали в кадушке, где засаливали арбузы или капусту, накрыли сверху крышкой.

На счастье, оказалось, что всадники – милицейский отряд, ещё не получивший формы. Но шолоховские чувства можно себе вообразить! Это ж не игра в прятки. Это – когда ты несёшься сломя голову, заметив уже, что один из всадников помчался за тобой, зная, что жизнь твоя снова на волоске – стучишься к соседям, не будучи наверняка убеждённым, что тебе откроют, что спасут, прячешься в бочке, каждый миг помня, что едва откроют крышку – тебя выволокут на улицу и ты умрёшь.

Но, как ни странно, где-то здесь, во всех этих историях и создавался бесподобный шолоховский юмор. Когда б не приходилось ему прятаться в бочке из-под капусты – как бы он описывал потом Щукаря и Лопахина?

* * *

В октябре кондратьевский заговор раскрыли.

В хуторах Каргинской станицы взяли десять людей Кондратьева и тут же расстреляли. Степень их виновности определяли на ходу. Представителям Советской власти рубили головы, и она в ответ не церемонилась.

Десятилетия спустя Шолохов вспоминал:

– …сидит эта новоизбранная власть в атаманской правленческой избе или в экспроприированной хате какого-нибудь «хуторского богача». А за окном-то неуютно… Через окно, бывает, и постреливают. Будешь ты ждать, когда тебе пулю в лоб влепят? А то и просто вилами в подходящем месте? Никакой настоящий мужик ждать этого не будет. Повесит он наган на бок, чтоб всем видно было, и пойдёт сам врагов искать. И как его определишь, врага-то, когда на тебя чуть не каждый второй чёртом глядит? За ведьмами так когда-то гонялись… Час от часу подозреньице растёт; подозрение растёт – страх все сильнее; страх подрос, а подозрение, глядь, уже и в уверенность выросло. Остаётся лишь в «дела» оформить эту подозрительную уверенность, которую тебе нашептала твоя «революционная бдительность»…

4 ноября банду Кондратьева окружили. Он, его штаб и 41 боец попали в плен. Их тоже всех немедленно расстреляли. В ноябре карательный отряд прошёл по всем хуторам, откуда происходили участники кондратьевского отряда, и конфисковал имущество их семей. Часть родственников взяли в заложники – на случай мести советским работникам со стороны оставшихся на свободе повстанцев.

Какая жуть творилась! Резня и бойня.

Банда Фомина ещё продолжала гулять, выискивая себе пропитание и множа насилие. По округе они разослали приказ: продналог не сдавать. Кто решит сдать – тому казнь. Люди оказались меж двух огней.

Фоминцы прятались по оврагам. Если видели подводы местных, отправившихся сдавать хлеб комиссарам, – на первый раз разворачивали, на другой, как и было обещано, убивали.

Власть погнала по округу продкомиссаров выбивать налог – за два месяца погибло ещё двадцать продовольственных работников. Их стреляли, душили, резали, рубили. Царило кровавое остервенение.

В ту осень у Александра Михайловича не выдержали нервы.

Он и так прибаливал – а тут расклеился вконец.

Впал в запой; еле из него вышел; и вот лежал лежмя, готовясь умирать.

2 декабря Михаил явился в заготконтору с заявлением: «Прошу Вас зачислить меня на какую-нибудь вакантную должность…»

Он готов был и в ЧОН, и в милицию, и куда угодно…

Смущал ли его весь тот кошмар, что творился вокруг, – значения не имело. Надо было на что-то жить. Если же задуматься, то Шолохов понимал одно: большевики какая-никакая, но власть, а всё, что предлагает себя вместо неё, – ещё хуже.

В верхнем левом углу шолоховского заявления была поставлена резолюция: «Зачислить 2.12.21 г. помощником бухгалтера». Спустя месяц в книге приказов верхнедонского продовольственного комиссара от 10 января 1922 года за § 7 будет издан следующий приказ: «Конторщик заготконторы № 32 тов. Шолохов Михаил Александрович переводится в инспекторское бюро вышеупомянутой заготконторы на должность делопроизводителя со 2 января с. г.». В списке инспектуры окрпродкома за порядковым № 17 напротив фамилии Шолохова М. А. короткая запись карандашом: «Теоретический, хороший работник».

Характеристику эту подтверждал позже продкомиссар Верхне-Донского округа Семён Вахнин: «Михаил Александрович носил простенький костюмчик, зимой – пальтишко…» – а на Дону морозы, как путешественники отмечали ещё в древние времена, беспощадные как сабля, так что, это «пальтишко» – оно показательное: на тулуп так и не заработали вместе с отцом, – «Он был замечательный работник, умный, находчивый, работоспособный. Что ни поручишь ему – всё сделает. Обязательно будет сидеть до тех пор, пока не закончит работы. По должности он был обязан составлять списки, по которым взимался продналог, – на каждый хутор и на каждый двор. А округ наш в то время был большой, он объединял Вёшенский район, Верхне-Донской и часть станиц, отошедших теперь к Сталинградской области. Тогда часто собрания проводились, он выступал на них, страшно активный был. Парнишка – огонь, отчаянный, развитый не по