по белому написано, что Олейников «во время Гражданской войны, на почве политических разногласий, убил отца».

Ещё раз: поэт Николай Макарович Олейников, казачий сын, классик русской советской литературы, убил своего отца. Почти как Игнат Бодягин из шолоховского рассказа, с той только разницей, что Олейников убил отца сам.

Они, скорее всего, ровесники – Бодягин и Олейников. Когда Игнат пошёл на конфликт с отцом, ему было точно не меньше 14 лет, а то и все 16. И шесть лет он, как сказано в романе, ходил по миру. То есть ему было немногим более двадцати, а Олейникову – 22. И даже история со спасённым Бодягиным ребёнком каким-то болезненным образом рифмуется с огромной работой Олейникова по созданию жанра детской советской поэзии.

3 июля 1937 года Николая Олейникова арестовали. Он был обвинён в контрреволюционной деятельности и участии в троцкистской организации. Спустя пять месяцев его расстреляли.

Вот вам и раскол в семье, и преданный сын, и анафема, и убитый отец, и увенчавшая всё это страшная, бессудная погибель.

Знакомы Шолохов и Олейников, вероятно, не были, но вышли они из одного мира. Разница, впрочем, имелась. Олейников, вспоминают, казачий мир ненавидел всем существом, считая его страшным и человеконенавистническим.

А Шолохов – любил.

* * *

12 мая Шолохов прибыл в станицу Вёшенскую. Оттуда, по приказу окрпродкомиссара, он был направлен на работу в Букановскую. В этой станице он к тому времени ещё не бывал.

Почему его распределили не в Каргинскую? Если продинспекторы и продкомиссары оказывались среди своих соседей и знакомых, они неизбежно начинали давать тем или иным людям поблажки. Советское управление желало этого избежать.

Несложно вообразить, что могло б случиться, если б Шолохов попал в те места, где жил: Кружилин, Плешаков, Рубежный, Вёшенская. Зашёл к одним, заглянул к другим, а в третьем курене присмотрелись и говорят: «А ведь это ты, малой, сын своего отца, который мельницу купил за многие тысячи и владел ей – а жили вы у братьев Дроздовых, которые повстанцами командовали… Излишки, говоришь, тебе сдать?»

Или: «А не ты ли, гражданин продинспектор к нам на хутор Рубежный явился, отступая от красных? И шёл ты в обозе Филиппа Андреяновича Попова, повстанческого командира, а жил поначалу у него, как родный сын. Ась?»

Или: «А не приходитесь ли вы родственником купцам Шолоховым, которые у нас в станице Вёшенской были наипервейшие богачи – породнившиеся, между прочим, с купцами Моховыми. Две эти фамилии многие годы тянули все соки из трудового казачества и крестьянства. Или вы однофамильцы? А то, сдаётся, я вас видел в моховском доме, когда там становились на постой добровольческие генералы – а шолоховские и моховские отпрыски генералам прислуживали и на стол им накрывали… Путаю, говорите?.. А мне сдаётся, что ничего я не путаю, а своими глазами видел вас. Прошло-то, милой, считаные три года».

В общем, повела судьба Михаила Шолохова прямо к будущей жене, а также к сюжетам и персонажам «Тихого Дона», которых ему ещё предстояло описать.

Что до Каргинской – туда назначили шолоховского сокурсника по фамилии Турыгин.

* * *

Маститый писатель Шолохов на встрече с молодыми литераторами скажет: «Я требователен к молодёжи, у меня есть к тому основания. В 17 лет в этих степях я уже стоял во главе продотряда в 216 штыков».

Штыков и сабель в подчинении у него не было, приукрасил, хотя неточная цифра – 216 – придавала сказанному достоверность. Но про 17 лет – правда. И подчинённые у него действительно были. И ответственность нёс он неслыханную.

Не всякий в состоянии представить, как вообще в 17 лет можно было не просто заниматься серьёзной и крайне рискованной работой, но и в иных ситуациях вершить человеческие судьбы. Но тогда, случалось, подростки взрослели быстрей, чем их родители успевали в новой жизни разобраться.

В 17 своих лет Михаил Шолохов сначала будто бы нагнал отца, а потом и перерос. Сложное детство сироты при живых родителях и огромном дедовском наследии. Четыре гимназии, Москва, Богучар. Бесконечные переезды по станицам и хуторам. Сотни знакомств, жизнь в дюжине разных семей – от священников до повстанческих командиров. Недолгая пора достатка после покупки отцом мельницы, и вся последующая кровавая круговерть. Шолоховскую юношескую память, как волшебный шар, качни – и с одной стороны явятся белогвардейские генералы, с другой – махновцы, с третьей – красноармейские полки. А ведь ещё и театр у него был, и первые драматургические опыты, и актёрская работа, и гастроли по хуторам, и в те же самые дни, недели, месяцы он с ЧОНом колесил по степи, дежурил на колокольне…

И голод был, и мор, и погони, и перестрелки.

Господи, чего только не случилось с ним, вокруг него, в его сердце к 17 годам!

Вспомним ещё раз рассказ «Продкомиссар».

«В округ приезжал областной продовольственный комиссар.

Говорил, торопясь и дёргая выбритыми досиня губами:

– По статистическим данным, с вверенного вам округа необходимо взять сто пятьдесят тысяч пудов хлеба. Вас, товарищ Бодягин, я назначил сюда на должность окружного продкомиссара как энергичного, предприимчивого работника. Надеюсь. Месяц сроку… Трибунал приедет на днях. Хлеб нужен армии и центру во как… – Ладонью чиркнул по острому щетинистому кадыку и зубы стиснул жёстко. – Злостно укрывающих – расстреливать!..

Головой, голо остриженной, кивнул и уехал».

В Каргинскую продинспектором поехал Турыгин. Тур – дикий бык. А Бодягин – который бодается. Так незамысловато из реального Турыгина получился литературный Бодягин.

Ну и сам Шолохов упирался вихрастой головой.

Как всё выглядело на деле: его снабдили винтовкой, 250 патронами и комбинезоном красно-кирпичного цвета. Сапоги не выдали – их не было. Поэтому продинспектор первое время работал босиком. В комбинезоне и босой.

Сначала продинспектор должен был провести обмер участков – и прикинуть, какой с надела получается урожай. Следом провести разъяснительные работы с населением, объяснив им принципы единого натурального налога. Затем этот самый налог собрать. Здесь и начиналось самое сложное.

Сплошь и рядом его пытались обмануть и часть урожая недодать. Одни давили на жалость, указывая на бессчётные детские рты или престарелых родителей, другие коротко отвечали: «Нету, ищи», третьи – пытались запугать, гнали со двора. Могло и до драки дойти.

Банды продолжали кружить по округе – и при заходе очередного атамана в Букановскую, на квартирку, которую снял Шолохов, указал бы если не первый, то третий прохожий точно.

С мнимой высоты нынешних времён шолоховская работа может показаться не самой чтимой, хотя смысл её ясен: Советской России надо было восстанавливать производство – запускать и прежние заводы с фабриками, и, главное, строить новые – в огромном количестве. Одну интервенцию отразили – следующей было не избежать.