Она посмотрела на него с затравленной усталостью, будто молила не теребить этого страшного для нее воспоминания. Сочувствия, ясное дело, не дождалась. Помолчала, потом спросила с тяжелым вздохом:

– Ну почему сразу я-то?

– Но как же! – Кагоров продолжал ухмыляться. – А кому еще она так навредить успела, как не тебе? Ты же ее ненавидела!

– Ненавидела, – вдруг быстро согласилась она, не дав ему закончить свою мысль. – Ее ведь трудно было любить, не так ли?

Теперь он не знал, что сказать. Повисла пауза.

Надежда пошуршала пакетами, поставила их на пол, поправила шубку на коленях и снова спросила:

– Вы ведь тоже не любили ее? Правильнее, вы тоже ненавидели ее? За ее холодность, надменность, за то, что ее невозможно было понять… Она ведь ускользала всегда. Ускользала, будто боялась, что если ее поймут, то сразу все пропало. Вся жизнь под откос, если она кому-то откроет свою душу!

– Не скажи, дорогая, – вспыхнул тут же Кагоров. – Нашелся-таки один прекрасный человек, которого она полюбила всем сердцем и которому открыла всю себя! Разве не так? Она способна была любить, оказывается! Способна! Ты-то это узнала много раньше, а я вот – идиот, только теперь! Что скажешь?

Она ежилась минут пять, не решаясь ответить. Потирала руки в перчатках, будто стояла на морозе трескучем, а не в жарко натопленном салоне автомобиля сидела. Прятала подбородок в воротник шубы, надвигала поглубже шапочку. И все молчала и молчала. Кагоров не выдержал первым:

– Что скажешь, Надя? Ты ведь знала о ее любви?

Она неопределенно дернула плечами, пробормотав едва слышно:

– Что вы хотите этим сказать, Дмитрий? Я вас не понимаю.

Опять двадцать пять!

– Я хочу сказать, что у моей жены был роман с твоим мужем! – рявкнул он, начав лупить по баранке руля. – Они… Уж не знаю его чувств к ней, но она-то любила его, и еще как! Все ее подруги в модельном агентстве осведомлены о ее великом чувстве! Все, кроме меня!.. Так вот, ты узнала и решила от соперницы избавиться. Разве я не прав? Отвечай! Это ведь ты отравила ее?!

– Оставьте меня в покое, – очень медленно выговаривая каждое слово, произнесла она, едва открывая рот. – Я не убивала вашей жены, клянусь вам. Обо всем остальном… Я не желаю с вами разговаривать. Все! Я ушла…

И ушла ведь, оставив Кагорова с носом. Просидев остолбеневшим идиотом, которого оставила с носом какая-то вертихвостка, Кагоров решил вернуться к Саше и обсудить с ней все. Баба умная, дельная, авось сообща они с ней что-нибудь да придумают. Только-только заглушил машину, как в кармане завопил мобильный.

Номер был незнакомым, отвечать не хотелось, и все же он, помедлив, ответил:

– Да!

– Митек, привет, – раздался в трубке женский голос, показавшийся знакомым.

– Привет, а кто это? – он честно силился вспомнить, но, расстроившись встречей с Надеждой, так и не смог. – Кто звонит?

Он только успел, покопавшись в памяти, подумать о надоедливой Каныгиной, как ему представились:

– Это Стаська, Мить. Привет, – она виновато задышала в трубку. – Злишься на меня, да?

– Ах, вот кто обо мне вдруг вспомнил! – протянул он с обидой в голосе. – Вот кто решил мне позвонить! А что вдруг? Совесть заела? Или соскучиться успела на нарах?

– Ага!

– Что «ага»?

– И то и другое, Мить. И совесть заела, и соскучилась. Не приедешь сейчас ко мне?

– С чего это вдруг?

Кагоров сразу насторожился. Он дал себе зарок держаться от сестер подальше. Вот прямо как старшая из сестер выбралась из его машины, так зарок и дал. Но забыл, что жидковатым он был на зароки. Жениться-то ведь тоже не собирался, а уже успел предложение сделать.

Так и теперь. Стоило Стаське начать канючить, как она по нему соскучилась, какой сволочью себя считает после всего, что произошло, как жалеет его, сердечного, и Кагоров размяк, поплыл, тут же забыв обо всем. И про зароки свои забыл, и про то, что жениться вроде уже как собрался и детей завести.

– Соскучилась она! – проворчал он уже много мягче. – А о моих проблемах думала, когда сдавала меня с потрохами? Кстати, как номер мой мобильный раздобыла?

– Митенька, ты совсем как ребенок. – Стаська зазывно рассмеялась, а у него внизу живота тут же все судорогой свело. – Кто меня за визитками посылал? Вот я тогда одну для себя и припасла, милый. Приезжай, а! Мать я сейчас куда-нибудь спроважу, покувыркаемся. Кто знает, может, в последний раз! Запоминай адрес.

«Конечно, в последний раз», – раскаялся он запоздало. Он же жениться собрался, ему теперь не до девок вроде Стаськи. В первый и последний раз он едет к этой взбалмошной девице. И ехать-то куда! Чуть ли не в другой конец города! Когда-то он туда еще доберется? Может, пока доедет, окончательно опомнится и повернет обратно, а?

Не опомнился и не повернул, хотя и ехал целых сорок минут, без конца застревая на светофорах. Поднимаясь по лестнице к квартире Таисии, поздоровался поочередно с тремя тетками: между первым и вторым этажами, между третьим и четвертым и на лестничной клетке, где жила Стаська. «Будет теперь у старых перечниц тема для сплетен», – со шкодливым смешком подумал Кагоров. Ой, сколько разговоров будет! Ведь последняя старуха видела, как он, не позвонив в дверь, сразу открыл ее и вошел. Она же не знала, что уговор у них со Стаськой такой имелся. Она так и сказала ему:

– Входи, дверь запирать не стану. Буду в ванне отмокать, тебя дожидаясь…

Где же тут было ему передумать и повернуть обратно! Всю дорогу только и делал, что представлял ее – нагую, в мыльной пене.

Переступил порог, прикрыл дверь за собой. Подумал и повернул ключ в замке. Больше они никого не ждали. Не так ли?

– Стась, ты где? – крикнул громко, прислушиваясь к звукам в квартире. – Э-эй! Отзовись!

Она не могла его слышать, потому что в ванной шумела вода. Ну да. Она же сказала, что будет в ванне ждать его. Кагоров сомлел вовсе и даже хотел сразу в прихожей начать раздеваться и под теплый голый бочок к молодой бестии…

Как одумался, черт его знает! Пальто только на вешалку с пиджаком швырнул, ботинки снял. И пошел в ванную.

– Любишь ты… – начал он громко, распахивая дверь в ванную. – Придумывать…

Все остальные слова застряли у Кагорова в горле, стоило ему войти в ванную. Он оглох, ослеп, едва не умер, стоило ему увидеть Таисию в мыльной воде…

Красивая головка лежала на бортике ванны с распахнутыми широко глазами, в которых – он поклялся бы – застыло жуткое изумление, и ничего более. Ни страха, ни сожаления, ничего! Она очень удивилась – эта красивая молодая девчонка, – прежде чем умереть.

Умерла от ножа, рукоятка которого торчала из хлопьев мыльной пены, с левой стороны груди. Удар был нанесен мастерски, потому что крови в воде было очень мало.