После гибели античной культуры, на Балканах воцарилась длинная ночь почти без звезд; только в прошлом столетии после французской революции наступило прояснение в отношении культуры. Тем не менее почти до сих пор Балканы оставались в культурном отношении провинцией Европы.

Это касается и Югославии. По отношению к Европе, это только провинция со всеми отличительными чертами аграрной страны, в которой промышленность еще слаба и неорганизована, вследствии чего города, источники культуры, еще очень незначительны. До окончания мировой войны и объединения Югославии все интересы ее буржуазии были направлены именно к этому объединению. И культура и искусство служили национальным чувствам. Не было почти ни одного поэта, художника или ученого, который не внес бы своей лепты в выявление этих чувств. Этот национализм в искусстве был не революционным, но консервативным, основанным на традиционных формах и идеях. 90-ые годы прошлого столетия принесли все же некоторые изменения. Тогда, в черные годы реакции в Сербии и Кроации показались первые признаки зарождения крупной буржуазии. Югославское искусство слегка освежилось.

Был поэт этой эпохи, о котором я могу упомянуть лишь с почтением, Сильвий Страхимир Краньчевич; он был профессором, но не академистом, хотел стать священником, но стал одним из самых крупных обвинителей клерикального фарисейства.

Хотя он не поборол всецело гегемонии буржуазной идеологии, он был все же первым предвестником левого фронта нашего искусства. Более чем вероятно, что если бы он был еще жив, учитель нашей революционной молодежи, он стал бы теперь нашим старшим товарищем на фронте революции в искусстве и жизни.

Другой поэт, – революционер, был очень рано умерший, Янко Полич Камов. Восстание, протест, негодование, вспыхивавшее в огне его темперамента – такова была его поэзия. Это было в эпоху кризиса, сопутствовавшего аннексии Боснии, когда наша крупная буржуазия со всей силой, хотя и подавленной австро-венгерским империализмом, стремилась к переходу от мелко-буржуазного, феодально-аграрного строя страны к промышленному строю больших городов. Это стремление буржуазии соответствовало стремлениям Полича, пульс которого мог нормально биться только в ритме большого города. (Полич очень много путешествовал, особенно по Италии). Однако Полич был слишком мятежным и можно сказать, слишком аполитичным для того, чтобы он вообще мог солидаризироваться с буржуазией. Правда, он не находился в рядах тогда уже довольно сильного пролетарского движения: лучше всего его можно было назвать анархистом. Его художественное творчество, нашедшее свое выражение в драмах, романах, стихотворениях и фельетонах, можно было бы сопоставить с позднее возникшим в Италии футуризмом. Некоторые из итальянских футуристов рассматривают его, как близкого им художника. Однако наиболее вероятно, что если бы он был в живых, он не примкнул бы к итальянскому футуризму, выродившемуся теперь в фашизм, но оказался бы, подобно русскому футуризму, на стороне пролетарской революции. На 26-м году своей жизни он бежал в Барселону (Испания), где в то время происходило восстание рабочих; привет восставшим – было последним словом его литературной деятельности, так как он скончался несколько дней спустя после прибытия в Барселону. (1910).

Однако у нас имелись и пролетарские поэты: Абрашевич и Прока Иовкич в Сербии, Миховиль Данке и Ива Козарац в Кроации. Что касается до всех их, одного им не доставало, чтобы быть подлинными поэтами современного пролетариата: первое условие современного рабочего класса – широкое развитие крупной промышленности. Они находились под влиянием буржуазных поэтов (в области формы). Их развитие кончилось еще до войны по причине их физической или духовной смерти.

Так как все наши революционные поэты сошли со сцены до войны, рабочий класс остался на время почти всей войны без своих представителей в художественной литературе. В связи с созданием единого национального государства южных славян и, вследствие этого, с упразднением австро-венгерской цензуры (замененной все-таки цензурой отечественной буржуазии) наступила новая эпоха. Начало ей положило появление литературно-художественного двухнедельника «Пламя» в Загребе. Это было в 1919 г., когда национализм буржуазии еще усилился в союзе с реакцией. «Пламя» было первым наступлением на этот национализм и вообще на буржуазную идеологию в искусстве. Идеологами «Пламени» были Мирослав Крлежа и я. Можно сказать без преувеличения, что «Пламя» несмотря на свирепейшую компанию, саботаж и цензуру, вырыло такую глубокую борозду в незасеянной или очень немного засеянной ниве югославской культуры, что его плодотворное влияние на передовые слои рабочего класса и интеллигенцию ощущается и теперь, через 3½ года после его преждевременной гибели. Правительство поспешило закрыть «Пламя» после падения Советской власти в Венгрии. С точки зрения искусства «Пламя» является первым осознанным выступлением левого фронта югославской культуры и искусства.

В связи с «Пламенем» перехожу к Мирославу Крлежа.

Катаклизм нашей эпохи нашел в нем своего наиболее яркого выразителя и его форма исходит из постоянного и живого духовного и эмоционального общения с массами. Его поэзию, динамичную и многоцветную можно было бы лучше всего назвать симфонической; наиболее яркое выражение она могла бы найти в коллективной декламации. Его драмы, которые часто постигала неудача, так как дирекция театра долго не хотела их принимать (и еще теперь не принимает) из-за трудности постановки, как по своей форме, так и по концепции – значительное и новое явление.

После Крлежа мне пришлось бы для полноты статьи говорить и о самом себе, но я оставляю это сведущим в области искусства товарищам из Югославии, на случай приезда кого-нибудь из них в Россию. К нашему левому фронту в искусстве надо причислить Драгиша Васич, в особенности благодаря его захватывающим описаниям югославской Сибири. В России неизвестно, что Югославия, хорошо инструктированная врангелевцами, восприняла все прелести царского строя, в том числе и Сибирь для политических ссыльных, называющуюся у нас Албанией. В такую Сибирь был также сослан в свое время и Драгиша Васич.

Это наш литературный левый фронт, тесно связанный с коммунистическим движением. Как и на всяком фронте, так и на этом находятся люди, которые симпатизируют борьбе, но предпочитают наблюдать ее издалека и заниматься более «возвышенными» вещами, как например экспрессионизмом. Они объединились в белградскую группу «Альфа» под руководством Винавера и Божко Токин. Вне группы стоят экспрессионисты А. Б. Шимич и Иован Кулунджич. У нас есть также вариация дадаизма. Это единственное совершенно новое для Европы художественное направление, но и то только потому, что у нас оно называется зенитизм.

В заключение я могу сказать, что самое тяжелое и темное время культуры в Югославии позади. Несколькими своими произведениями она уже пробила себе окно в Европу. Причина того, что она не расширила свою вылазку, та, что Югославия вообще, как культурная страна, только входит в европейскую жизнь. Многое из того, что касается ее культуры, в Советской