Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Воспоминание о реакции дамы сердца на тюльпаны сводит на нет боевой настрой моего собеседника.
— Да про цветы я понял уже, — он отводит глаза. — А за Кормена — спасибо.
— Пожалуйста.
Надеюсь, Ольга не будет на меня в обиде за совет, данный человеку, которого она с трудом терпит. Ведь даже если у Виталия не получится впечатлить её своей эрудицией, полезных знаний у него в любом случае должно будет прибавиться.
Перед обедом смурной Вася кладёт мне на стол четыре визитки.
— Отправишь резюме этим ребятам. С припиской, что их координаты тебе дал Василий Щёлок.
— Хорошо. Спасибо большое.
Вася кривится в ответ на мою благодарную улыбку, но предпочитает не высказывать, что он думает о моих способах менять место работы.
Я одиноко стою у окна в комнате отдыха и допиваю свой последний на сегодня кофе, когда ко мне подходит Ольга.
— Можно составить тебе компанию?
— Конечно, — двигаюсь, уступая место. Указываю подбородком на большую кружку в её руках: — Цикорий?
— Да, с молоком.
— Вкусно?
— Для меня да, — она плотнее обхватывает керамику ладонями. — Тим, мне ужасно жаль, что ты уходишь.
— Всё будет нормально, — повторяю я ей.
— Да, не сомневаюсь, просто, — Ольга машинально проводит большим пальцем по ободку кружки, — очень не хочется тебя терять.
И это вторая причина, по которой я считаю свой побег наилучшим решением.
— Ну, у тебя же останется мой номер телефона. Захочешь пообщаться — звони.
Ольга кивает, прихлёбывает остывающий цикорий и снова поднимает на меня глаза.
— Знаешь, у меня отпуск в апреле. Я пока никому не рассказывала, но собираюсь съездить в Японию: Токио, Киото, цветущая сакура… Хочешь, пришлю тебе оттуда открытку?
— Спасибо, Оль, но не нужно, — со всей возможной мягкостью отказываюсь я. Плечи Ольги почти незаметно сникают.
— Хорошо, тогда не буду.
— Не обижаешься?
Отрицательно качает головой. Однако увести разговор в деловое русло всё-таки лишним не будет.
— Оль, я после обеда пойду к шефу дела сдавать, а потом вам с Васей расскажу, что и в каком виде остаётся. Ты же никуда не уходишь в ближайшие час-полтора?
— Не ухожу.
— Вот и отлично, — допиваю кофе. — Ладно, загляну пока в бухгалтерию: Фёдормихалыч просил в каких-то бумажках расписаться.
— А к безопаснику ты ходил?
— Да, в одиннадцать его поймал. Претензий нет.
— Повезло: обычно он любит увольняющихся мурыжить. Ладно, иди, перерыв через три минуты заканчивается.
Я молча подчиняюсь. Положив руку на сердце, мне тоже не хочется терять ни её, ни Васю, только разве у меня есть другой правильный выбор?
Вторая половина дня проходит под знаком скорого расставания. Передаю коллегам проекты и документы, рассказываю, что моему сменщику будет необходимо сделать в первую очередь. Потом собираю вещи, которых набивается большой пакет: успел-таки обжиться.
— Оль, я оставлю тебе алоэ?
— Поглощать вредное излучение? — натянуто шутит Ольга. — Оставляй, конечно.
Цветок переезжает к ней на стол.
— Ну, вроде бы всё, — я окидываю взглядом своё бывшее рабочее место.
— У тебя ещё десять минут, торопыга. Присядь на дорожку, — Стёкла Васиных очков бликуют под щедро льющимися в окна потоками солнечных лучей. — Что Андрюше передать в понедельник?
— Что его эклер я спрятал в комнате отдыха на нижней полке холодильника. Надеюсь, за входные не испортится.
Вася хмыкает и снимает очки. Без их прямоугольной оправы его лицо кажется чужим.
— Не теряйся, Сорокин.
— Постараюсь, — обещаю я.
Погода для прогулок, однако из-за объёмной поклажи домой я еду на маршрутке. Чувствую себя странно: словно я есть и в то же время меня нет. С похожим ощущением я болтался в лимбе, но тогда оно давило тяжестью неопределённости, а сейчас мне будто открылась новая грань понятия «быть свободным». Свободным, как пожухлый лист, всеми ветрами носимый между землёй и небом. Или, если искать более весеннюю аналогию, свободным, как лепесток опадающей сакуры. Вечером отправлю резюме по полученным от Васи адресам, соберу вещи и завтра утром уеду на тётушкину дачу. Весна в этом году ранняя, так что, надеюсь, не окочурюсь там от холода — из отопительных средств в домике остался только древний масляный обогреватель. Обдумывая подробности плана, я захожу в подъезд и поднимаюсь на свой этаж. По пути вежливо здороваюсь со спускающейся вниз тётей Шурой.
— Тимош, я тут пышки на кислом молоке затеяла, ты попозже зайди, хорошо? А то на меня одну много получится.
— Хорошо, тёть-Шур. Спасибо вам.
— На здоровье, на здоровье, — машет руками соседка. — И ещё тонометр барахлить стал, ты посмотришь?
— Посмотрю, — улыбаюсь я. Ай да тётя Шура, ай да дипломат! Но пышки штука хорошая, тем более сам я их жарить не умею.
Внушительная деревянная вешалка у меня в прихожей — самодельная. Её вырезал дядюшка к какой-то годовщине свадьбы моих родителей и тогда же самолично повесил на стену. Как казалось, на века.
— Бу-бух!
Я отпрыгиваю на полметра назад, налетаю на оставленный посреди прихожей пакет и с уже более тихим «бух!» приземляюсь на пятую точку. Да что за день сегодня такой?!
— Тимыч, жив?!
— Жив, — на автомате отвечаю я материализовавшемуся рядом Дрейку и нахмуриваюсь в попытке сообразить: — Слушай, а ты как вошёл?
— Дверь была открыта. Я как раз звонить собрался, а тут грохот на весь подъезд. Соседи снизу не прибегут узнавать, что за землетрясение в вашем районе?
— Нет, там квартира пустой стоит, — Я кое-как встаю на ноги и проглатываю стариковское оханье. М-да, неслабо копчиком приложился. — Каким ветром тебя занесло в наши края?
— Да вот, птичка принесла на хвосте фотку некоего заявления, и я решил, что неплохо было бы тебя проведать.
Щетина, неестественный блеск глаз и крепкий дух спиртного — несомненно, Дрейк очень интересно распорядился взятым отгулом. Что же такое было в том сне? Чей он был?
— Понятно. Ужинать будешь?
Дрейк заинтересованно поводит носом: — Твоими фирменными пельменями? Буду. Только сначала предлагаю вернуть вешалку на её законное место.
Весь ужин мы по широкой дуге обходим серьёзные вопросы. Ко мне вроде бы вернулась нормальная координация, и готовка проходит без неприятных инцидентов.
— Ты сильно голоден?
— Честно? Слона бы съел.
В кастрюлю с кипящей водой отправляется тройная