— Я возьму ее с собой. Спрячь инструмент. И уезжай в Берлин. Я тебя найду.

Дорога к «дяде» была привычной, осложнений не было.

«Как легко ездить с пустыми руками, ничего не скрывая, — думала Оля, укачивая дочь. — Просто счастье. Если бы не…»

Из Кенигштайна она позвонила Гельмуту, и он быстро приехал.

— Штерн на месте? — сразу же спросила Оля.

— Не совсем, но в ближайшие дни появится. Что-то случилось? — Гельмут всегда был молчалив за рулем.

— Еще не знаю. Но он мне нужен. Вы часто с ним общаетесь?

— Только по мере необходимости. Лена выросла. Мария будет рада ее увидеть. Мы оба скучаем без малышки. С годами, видишь ли, становишься сентиментальным.

Штерн появился только через двое суток. Оля встретилась с ним в Цюрихе, где просто пересела к нему из машины Гельмута.

— Привет, Моника! Я так понимаю, тебя напугал Рудольф? — непринужденно начал Штерн.

— О, да! — облегченно вздохнула Оля.

— Не волнуйся. Это наш человек. Твоя осторожность делает тебе честь. Но… почему ты так встревожилась? Он упомянул меня, знал ваши имена — кто ему мог сказать? И пришел с ландышами, не так ли?

Оля откашлялась и начала:

— Я видела человека из Линца. Это был не он.

Штерн помолчал, а потом спросил.

— То есть ты была в Линце? И уверена, что видела там нашего человека?

В этот момент Штерн превратился в сжатую пружину.

— Я дала телеграмму. Ее принесли при мне. Я слышала разговор с почтальоном. А потом видела, как какой-то мужчина вышел из подъезда. Это явно был не Рудольф. А как он вышел на вас?

— Его данные привезли из Центра. Я позвонил ему и рассказал, как тебя найти. Пароля не было. Теоретически наш человек мог попасть в гестапо, выдать шифр, и нам прислали дезу. Увы, такое возможно. Дай мне сутки подумать. Ничего пока не предпринимай. Ты уже рассказала Гельмуту?

— Нет.

— Запомни, Моника, ты можешь ему рассказывать все, что касается меня. Я его связной.

Оля покивала головой и пересела в машину к «дяде». После ее рассказа Гельмут пришел в ярость.

— Мы потеряли несколько дней! Ты это понимаешь?! Твоя скрытность граничит с глупостью, Моника. Хорошо еще, что ты привезла ребенка. Ленхен — это первое за что они ухватятся. Надо подумать.

Вечером, когда малышка уже крепко спала, разговор начала Мария.

— Детка, ты права. Надо все проверить. Но только делать это придется тебе.

— Я понимаю, — спокойно отозвалась Оля. — Мне хотелось посоветоваться и оставить вам ребенка. Я заберу ее как только смогу.

Гельмут протестующее поднял руку.

— Разумеется, — прервал он Ольгу. — Надо решить, как проверить этого Рудольфа. И что с ним делать.

— А главное, как уберечь тебя, — перебила мужа Мария.

После долгих споров они выработали план действий.

— Помни, Моника, у тебя есть козырь: Рудольф не знает, что ты видела другого мужчину. Поэтому он сочтет, что ты просто перестраховываешься. Это твой шанс. Но с другой стороны, если он подконтролен, то может подать знак, решив, что у тебя письмо. Надо сберечь Густава, рацию и не дать выхода на Отто.

Утром Ольга уже была в дороге. Она старалась не думать о дочке и о том, что ждет ее в случае провала.

Муж был рад ее возвращению.

— Знаешь, я спрятал рацию в лесу. Конечно, если будут искать с металлоискателем, то найдут. Но это лучше, чем держать ее дома.

— Ты умница, — похвалила мужа Оля. — Утром мы поедем с тобой в сторону Берлина. Захвати все свои документы и фотоаппарат.

— То есть еще ничего не известно? — Густав сразу помрачнел. — Давай я схожу к нему… сам.

Они выехали в десять утра.

— Запоминай, Густав. Если меня не будет через тридцать минут, ты должен уехать в Берлин. Поставь машину в любой гараж. Заплати за неделю. И сними квартиру.

— Это я уже понял. Что дальше?

— Через два дня отправь телеграмму со своим адресом в Дрезден «до востребования». Отправь на свое имя. На тебя выйдут. Я могу дать тебе сорок марок. Больше у меня нет.

— А ты?

— За меня не волнуйся. Я им нужна на свободе. А ты объедешь эту станцию по проселочной дороге и остановишься с другой стороны. Ты все понял, Густав? И не волнуйся, пожалуйста, за меня. Сейчас ты важнее. Ты и рация.

Оля вышла из машины и быстрым шагом пошла к мастерской. Она слышала, как уехал Густав, и порадовалась, что он не ослушался.

Первым, кого она увидела возле дома напротив автомастерской, был мужчина из Линца.

«Их двое! Слава богу!» — облегченно подумала Оля и зашла в мастерскую.

— Простите за беспокойство, — обратилась она к пожилому мужчине, который вышел ей навстречу. — У меня тут недалеко машина…

— У фрау сломался автомобиль? — любезно уточнил старик.

— Не совсем. Появился какой-то стук. Может быть, вы посмотрите, что случилось? Я побоялась ехать дальше.

— Рудольф! Поезжай с фрау. У нее неполадки с машиной, — крикнул старик.

И тут появился Рудольф.

— Это совсем близко, мы можем дойти, — предложила Ольга.

Садиться в машину к Рудольфу ей все-таки не хотелось, но пришлось.

— Визит вежливости, Моника? — насмешливо спросил мужчина в машине. — Куда едем?

— Отъедем чуть подальше. У вас есть напарник? — строго спросила Оля.

— Да. Вы его только что видели, — Рудольф стал серьезным. — Я понимаю, в это трудно поверить, но у меня не было другого доступа к вам.

— Где вы жили до дома ветеранов?

— В Вене. Пока не появилась связная. Ее кто-то узнал. Она позвонила и сказала, что нам надо срочно уехать. Мой напарник поехал сюда, а я нашел работу в другом месте.

— Почему именно сюда? — удивилась Оля.

— Потому что часть телеграмм приходила из этого района и из Берлина. Здесь оказалась работа. Потом он переехал ко мне в Линц. Вернее, так. Он приезжал по моему звонку на пару дней. Хозяин уверен, что мы не были знакомы раньше.

— Почему вы мне сразу не рассказали? — Оля испытывала одновременно облегчение и досаду.

— Кто ж знал, что вы так хорошо осведомлены? Теперь все в порядке? — мужчина снова улыбался.

— Да. Вот вам пять марок. А мне пора уходить.

— Скажу, что поменял вам колесо. Удачи, Моника.

Ольга вышла из машины и почти побежала на станцию. Она перебралась через насыпь и увидела Густава, который стоял у машины и курил.

— Все в порядке, дорогой. Мы можем ехать домой, — громко сказала Оля, не дойдя до машины.

— Тогда иди спокойно, — ответил Густав, затаптывая окурок. — Я уже не знал, что думать, когда увидел, как ты бежишь.