Вот только с Окси это не прокатывает. Сколько я ни пытался расписать предстоящий с ней диалог по ролям, у меня так и не получилось. Я просто не “вижу” ее ответы. Ни одного варианта, из-за которого она могла мне соврать. И если еще до скринов Птенчика я мог надеяться на то, что произошло просто недопонимание, то после этого шансов уже не было.

Хотелось сорваться обратно в Москву первым же рейсом. Мне нужны были ответы. Позарез. Возможно, даже больше, чем кислород. Без него, по крайней мере, наступает быстрая смерть. Я же подыхал мучительно медленно. Пожирал себя изнутри, прокручивая один за одним все возможные варианты. И ничего. Абсолютная, мать вашу, пустота. Без Оксаны я никогда не получу ответы на мои вопросы.

Но одна мысль о том, что придется расстаться со своей дочерью, выворачивала меня наизнанку. Хотелось разорваться. Телепортироваться в Москву всего лишь на пару часов, чтобы услышать долгожданное признание лично, а потом снова вернуться к ним. Несколько раз я хватал телефон и снова убирал его в карман. Звонок бы ей только фору дал. Окси бы, наверняка, нашла причину побыстрее закончить разговор, а к тому моменту, как я вернулся, подготовила бы целую защитную речь.

Впрочем, у нее на это было почти семь лет… Семь, мать вашу, долгих лет. Достаточно для того, чтобы признаться. Но кажется, у нее даже мысли не возникало. Да и зачем? Ее все более, чем устраивало.

Мы ведь еще со школы дружили. Она встречалась с моим другом Сеней Левченко. И мы много времени проводили втроем. Правда, Окси никогда не теряла надежды познакомить меня со своими многочисленными подружками, но это меня скорее раздражало. Потому что она всегда делала акцент на том, что ее подруги девушки серьезные и отношение к ним, соответственно, должно быть подобающее. А у меня в то время не было ни времени, ни желания заводить что-то постоянное.

Так и мы и дружили. Серьезные Окси с Сеней и шалопай Максим, помешанный на работе и на своих наполеоновских планах. Вот только почему-то когда Окси забеременела, Арс ушел в закат. По официальной версии он поехал на вахту куда-то в Северные регионы, а на самом деле — просто сбежал. По крайней мере, когда он вышел с ней на связь спустя почти месяц, то признался, что не готов пока к семье и пожелал ей удачи.

У Окси, в принципе, была неплохая работа с хорошим соцпакетом, поэтому она приняла решение рожать. А еще у нее был я. Без копейки за душой, но подающий большие надежды.

Не уверен, что наши судьбы бы так тесно переплелись, если бы не тот злополучный форум. Она мне безумно помогла и я считал своим долгом помочь ей. И пусть к ее ребенку я не имел ни малейшего отношения, скандальное увольнение произошло из-за меня. Поэтому я был просто обязан все исправить.

Признаюсь, изначально я не предполагал, что моя помощь затянется так надолго. Но если честно, то к тому моменту, как Святославу исполнился год, моя карьера достигла таких высот, что траты на их семью казались поистине незначительными. Да и пацан рос каким-то болезненным, поэтому шансы Оксаны найти достойную работу уменьшались с его очередным больничным.

В общем, помощь им меня совсем не напрягала. А вот сейчас меня напрягает очень многое. Буквально все.

Будто почувствовав мое настроение, Окси открывает дверь и сразу убегает на кухню, оставив Святика встречать меня.

— Ты вернулся! — Он с разбегу запрыгивает ко мне на руки и крепко обхватывает ладошками.

— Вот, — выуживаю из кармана машинку, купленную наспех в аэропорту и протягиваю мальчику. — Пойди в своей комнате поиграй, ладно? Нам с твоей мамой надо поговорить.

— Я его сейчас со всеми познакомлю, — радостно кивает он и тут же интересуется у зеленого спорткара: — Хочешь мой гараж посмотреть? Он огрооомный!

Глядя как за ним закрывается дверь в детскую, я не могу избавиться от какого-то сдавливающего чувства. Грудину словно наживую вспарывает от осознания того, что все то время пока Свят с Окси жили в роскошной трешке в центре, Ярослава с Алиной делили на двоих одну комнату. Причем, не самую просторную.

Семь лет. Я, наверное, никогда не смирюсь с этим сроком.

— Ужин будет готов буквально через десять минут, — сообщает Оксана и кокетливо наклоняется к духовке. Короткое малиновое платье мало походит на обычную домашнюю одежду и я мысленно корю себя за то, что предупредил о визите. Так сильно не хотел давать ей фору телефонным звонком и все равно выдал себя, когда решил приехать прямиком из аэропорта. Вот Окси и принарядилась, чтобы попытаться заработать себе хоть какие-то дополнительные очки.

И это еще раз доказывает как плохо она меня знает. За эти годы подруга не раз проявляла инициативу, но мне казалось, что я четко дал ей понять — для меня она всегда останется девушкой моего друга. Пусть Сеня и оказался козлом, но я видел, как зарождалась их любовь, присутствовал на половине свиданий и был в курсе таких подробностей, о которых предпочел бы не знать.

И от этого мне вдвойне тошно, когда я задаю ей ей тот самый вопрос.

— Зачем? Зачем ты тогда соврала, Окси?

Ложка из нее рук со звоном падает на пол и она резко отпрыгивает от духовки. Выглядит затравленно. Пойманной с поличным. От былого кокетства не осталось и следа. Даже красная помада “съедается” за считанные секунды, от того, как сильно она кусает свои губы.

— Я не врала, — начинает она, но мои руки тут же подлетают вверх, останавливая ее.

— Окси…, — выдыхаю рвано. — Я даю тебе шанс рассказать правду.

— Я не лгу, Макс, честно, — жалобно пищит она. — Ну откуда я могла знать, что она залетела от тебя?

Я морщусь, будто мне по физиономии прилетело. Почему-то жаргонное слово становится последним триггером. Оно залпом высушивает остатки моего самообладания и я с силой опускаю кулак на каменную столешницу требуя:

— Рассказывай, черт возьми! Рассказывай все, Окси.

Она звонко всхлипывает, но ее слезы меня совсем не трогают. Видимо, включилась защитная реакция организма — аварийный предохранитель, отвечающий за любые эмоции. Без него я бы просто сошел с ума. В крошку бы стер и столешницу, и посуду и, главное, жестокую подругу детства, которая украла у меня семь лет жизни!

— Я честно не знала, Макс. Я… погоди.

Она делает несколько глубоких вдохов и схватив из мраморной салфетницы платок, промакивает глаза. Прикрывает веки, беззвучно шевелит губами, будто считает