– Ты что тут делаешь, девочка? – спросила она, приблизившись.

Ребёнок никак не отреагировал на вопрос, казалось, не слышал его вовсе. Нюра сделала ещё шаг и слегка коснулась плеча девочки.

– Почему ты одна? Где твоя мама?

Та нервно дёрнула плечиком, освобождаясь от ненужного ей контакта, и вновь замерла. Она явно не хотела никого видеть, ни с кем разговаривать, в этом мире сейчас для неё не было никого кроме себя самой. Такое поведение насторожило Нюру…, но почему-то не обидело, даже не задело. Она обошла ребёнка и присела на корточки, пытаясь заглянуть в глаза. Но девочка отвернулась всем телом и вновь уставилась в невидимую точку в стороне от женщины.

«Нет. Так её не пронять», – подумала Нюра, а вслух произнесла неожиданно даже для себя.

– Ты двойку получила и не знаешь, как это пережить? – женщина опустила взгляд и на миг ушла в какие-то свои сокровенные мысли. – Вот и я тоже получила… Даже не двойку, а самый кошмарный кол. Наверное, заслуженный…, но такой обидный.

– Неправда… Тётеньки не получают двоек… – девочка почему-то ослабила оборону и повернулась к Нюре. – Взрослым вообще не ставят оценок. Зачем вы обманываете?

– Ставят, подружка, ещё как ставят, – нисколько не удивилась контакту женщина, будто именно так всё и должно было случиться. – Только учителя у них строже, и оценки их больнее. Не в дневник, а в самое сердце.

– Как это? – заинтересованно спросила девочка.

– Вот так, – охотно ответила Нюра, – красными чернилами глубоким росчерком, – она подняла влажные от слёз глаза и погрузилась взглядом в полные сострадания, такие же большие и зелёные глаза девочки. – Только ведь сердце не дневник, его не закопаешь в куче строительного мусора.

– А откуда вы знаете, что я закопала дневник?

– Знаю. Сама закапывала, когда была такой же, как ты теперь.

Девочка уже не старалась отвернуться, уйти от общения, но напротив, жадно поедала прозорливым детским вниманием эту странную тётеньку, которая всё знает. Она даже присела на корточки подобно своей новой знакомой, подсознательно желая придать беседе больше интимности.

– И вы тоже хотели умереть? – спросила она тихо и доверительно настолько, насколько способен к искренности неискушённый предприимчивой мирской мудростью ребёнок.

– Очень хотела, – ответила ей в унисон Нюра. – Я и сейчас хочу. Только нельзя мне.

– Почему?

– Мама очень расстроится,… а маму огорчать никак невозможно. Ты же понимаешь, подруга?

– Понимаю, – с глубоким вздохом согласилась девочка и опустила глаза.

Беседа на какое-то время прервалась. Им обеим хотелось ещё кое-что рассказать друг другу по секрету, как старой доверенной подружке. Их почему-то не разнила огромна возрастная дистанция и кратковременность знакомства, они чувствовали какую-то непонятную близость, причина которой была им неизвестна, да и не очень-то интересовала. Но для возобновления оборванного разговора требовались слова-поводы, которые для действительных друзей не являются предметом поиска, они есть всегда, в любой ситуации, хоть среди ночи разбуди. В данном же случае такой повод должен был найтись, явиться откуда-то со стороны, возможно свыше, что обоснованно подтверждало бы неслучайность встречи. В самом деле, их разделяло с лишком сорок лет, а при таких временных провалах люди не очень-то склонны доверять влечению сердца, но испрашивают разрешения у строгого, ставящего всё на свои места, логичного разума.

Прохожие, спешащие в это вечернее время шумной московской улицей, могли бы заметить презанимательнейшую картинку, как возле литого фонарного столба сидели на корточках лицом к лицу молодая бабушка и её не по возрасту серьёзная внучка и молча, с пристрастным вниманием рассматривали друг друга. Москвичи много чего интересного могли бы заметить в непосредственной близи от собственного носа…, если бы захотели.

Вдруг над головами девчонок послышался шум хлопающих крыльев. Обе подружки подняли глаза к небу и увидели белую голубку, зависшую в воздухе над ними. Птица медленно опускалась с небес вниз и, едва не задевая крыльями их лиц, приземлилась рядом. Она была красивая, не похожая на простых сизарей – чистая, беленькая как снег, с небольшим хохолком на головке. Пернатая гостья вовсе не боялась людей, грациозно, не спеша прошлась между ними, развернулась, прошлась ещё раз, внимательно разглядывая подружек круглыми, словно бусинки глазками, и остановилась чуть в сторонке. Нюра достала из сумочки небольшой пакетик с семечками и отсыпала немного в ладошку девочке. Та аккуратно, двумя пальчиками взяла из горстки одно зёрнышко и положила перед птицей. Голубка клюнула и вновь воззрилась на девочку. Тогда ребёнок высыпал всю горстку из ладошки на асфальт. Птица опять склюнула и спешно улетела. Но вскоре вернулась, подобрала новое зёрнышко и улетела вновь. Так повторилось несколько раз.

– Она своим детёнышам носит, – восторженно догадалась девочка. – Они ещё маленькие, летать совсем не умеют, а кушают много… Им расти надо, чтобы стать такими же большими и красивыми.

– Ты, наверное, сама голодная, – забеспокоилась Нюра, – вечер уже, тебе не пора домой? Ты тут рядом где-то живёшь?

Девочка вдруг заметно погрустнела, нахмурилась, встала во весь рост и отвернулась в сторону. Поднялась и Нюра.

– Что такое? Что случилось? Опять про двойку вспомнила? – женщина обняла девочку за плечики, прижала к себе, стараясь успокоить. – Брось. Не стоит она того. Завтра получишь пятёрку…, много-много ещё пятёрок получишь, так что про эту гусыню и думать позабудешь. Я знаю.

Но ребёнок не успокаивался, а казалось, всё больше наливался какой-то недетской тревогой. Нюра вновь опустилась на корточки и, взяв девочку за плечи, повернула к себе, пытаясь поймать её взгляд.

– Ну что ты, солнышко? Разве ж это беда? – женщине так захотелось вернуть этой практически незнакомой девочке тот блеск и тепло её живых зелёных глаз, что впору было заплакать самой. – Хочешь, я провожу тебя домой и сама всё объясню твоим родителям? Обещаю, они не станут тебя ругать за двойку. Ну, где твой дом? Пойдём вместе, мы же подружки, правда?!

Но сколько она не ловила взглядом глаза ребёнка, они неизменно ускользали, отстранялись от прямого контакта. Непробиваемая скорлупа непреодолимой самости обволакивала девочку со всех сторон, отторгая её от всего внешнего мира, заставляя вариться внутри, кипеть, бурлить неистово всамделишной недетской страсти. И как не старалась Нюра пробиться сквозь эту скорлупу, ей никак не удавалось преодолеть внешне столь хрупкую, но оказавшуюся столь прочную преграду.

Но крепость рухнула сама собой. Ребёнок вдруг замер, напрягся всеми доступными силёнками, губки надулись, глазки закрылись… Девочка расплакалась не в силах больше сдерживать томящуюся внутри боль.

– Я не знаю, где мой дом… Я ушла из дома… Закопала дневник и ушла… Я думала…, я хотела… в лес… там волки… Я всё шла…, а леса всё нет… Я заблудилась…, я потерялась… Я не знаю, где я… Я хочу домой… к маме и к папе…