Шахматист в это время в другой комнате сидел за шахматной доской. Не то чтобы он любил играть в шахматы, нет, просто оправдывал свою фамилию. Играл один. Брюнетов не мог составить компанию, ибо в шахматах не соображал, зато по женщинам был отменным ходоком. Приходилось одергивать, чтобы не возбуждался на всякую юбку. Вот и теперь дрожал от одного вида Зовалевской. Шахматисту была смешна такая слабость. Но Максим не запретил, и он тоже не собирался портить Брюнетову аппетит. Молча переставлял фигуры на шахматной доске, хмуро ухмылялся, слыша, как Брюнетов сопел возле Зовалевской.

Она просила развязать ее, но Брюнетов только хихикал, помня ее прыткость. Не обращая внимания на сопротивление, залез ей под юбку, сдернул трусики и усадил на унитаз. Не отходил, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Его намерения ей были понятны без всяких слов. Она была многоопытной штучкой. Но с кем попало, не дешевила никогда. Брюнетова сразу определила в дебилы и решила вывести из строя. Действовать нужно было наверняка. В голове созрел единственный вариант. И когда Брюнетов после туалета затащил ее в ванную комнату, она сама полезла к нему с поцелуями. Ловушка сработала. Ей удалось втянуть в рот его язык и впиться в него зубами. Перекусила, оторвала кончик. Кровь была соленой. Брюнетов взвыл от жгучей боли. Заорал, как ошпаренный.

Вой Брюнетова подкинул Шахматиста с места. Его напарник волчком с открытым ртом крутился возле ванны и скулил по-собачьи. Лицо, рубаха и руки в крови. Отплевывался и плескал из-под крана воду в рот. Шахматист кинул ему полотенце, хмуро и зло процедил:

– Утрись! Доигрался, шут гороховый! В больницу дуй, растяпа! – Сунул в руку ключи от машины.

Тот стиснул ключи и кинулся к входной двери, прижимая полотенце ко рту. Шахматист угрюмо глянул на Зовалевскую. Увидал искаженный хищной улыбкой лик с шальными глазами и губами в крови Брюнетова. Взъерошенная, она оперлась плечом о стену и выплюнула кончик языка Брюнетова под ноги Шахматисту.

Он молчком достал мобильник, позвонил Максиму, сообщил о ЧП.

Новая встреча с Максимом не обещала девушке ничего утешительного. Обыкновенной говорильней, как в прошлую ночь, уже точно было не обойтись. Она кожей ощущала, как он был опасен. Надо было вырываться отсюда. Зовалевская напружинилась, сжала веки и стиснула зубы. И тут ей в голову сильно ударила жаркая волна, она перевернула сознание. На время исчезло ощущение реальности. Изнутри Зовалевскую взорвало чувство всесилия.

Она открыла глаза и без труда развела руки в стороны. И даже не удивилась, что они свободны, что скотч на запястьях лопнул, как папиросная бумага. Затем сделала резкий шаг вперед. Скотч на икрах порвался так же легко.

Мрачные глаза Шахматиста от изумления вымерзли кубиками льда. Зовалевская, как робот, развернулась на месте, провела взглядом по Шахматисту. И в глазах у того лед расплавился, а тело изогнулось в угодливой позе. Мгновенно он стал подчиняться ее мыслям: выхватил из кармана нож, подбежал к Блохину и Саранчаеву, срезал путы. Потом вдруг упал в кресло и захрапел.

Помощники Зовалевской опешили от ее вида. Страшный тяжелый взгляд девушки подминал под себя, отключал мозг. Не понимая ничего, они бочком протиснулись к выходу.

Девушка следом за ними вышла из квартиры.

Стемнело. В машине Зовалевской безрезультатно мучился Брюнетов. Ему никак не удавалось вставить ключ в замок зажигания: руки не подчинялись, тряслись и дергались, ключ выскальзывал из пальцев. Брюнетов стонал и хлюпал носом, злился и рычал, в глазах у него плавала муть. Внезапное появление пленников ошеломило его до заикания. Он потянулся к пистолету, стал дергать из-за пояса, но тот зацепился за ремень и никак не давался в руку. Приблизившийся жуткий взгляд девушки сковал Брюнетова, заставил покорно открыть дверцу автомобиля и услужливо протянуть ключ. Как шкодливый щенок, скуля, он выскользнул из салона, отбежал в сторону, хлопнулся в траву, жалко пригнул голову, поджал под себя ноги.

Блохин прыгнул за руль.

В автомобиле глаза Зовалевской приобрели прежний вид. Она посмотрела сквозь стекла осмысленным взглядом.

Саранчаев с переднего сидения осторожно покосился на нее, узнал прежнее лицо, но спросить ни о чем не решился.

Впрочем, она сама не ведала, что с нею произошло в квартире.

Внезапно на нее навалилась слабость. Непонятная свинцовая тяжесть словно раздавила в лепешку: отяжелели руки, ноги, смежились веки. Мгновенно Зовалевская провалилась в сон.

Саранчаев облизнулся, заглядывая ей под юбку.

Блохин свернул в какой-то двор, в темном месте припарковался, заглушил мотор:

– Пусть отоспится, – проговорил.

Саранчаев сделал равнодушный вид, пожал плечами и зевнул.

Блохин скрестил руки на груди и засопел.

Через день после исчезновения Зовалевской на ее поиски пустился Вяземский. Пытался найти концы, блуждая по городским улицам. Прокручивал в голове разные маршруты. Терялся в догадках. Но упорно продолжал колесить, заглядывая в те места, где она могла бы оказаться.

Телефонный звонок прервал его мысли. Вяземский посмотрел на дисплей и торопливо прижал трубку к уху. Знакомый ровный голос архидема Прондопула осведомился о делах. Вяземский скованно известил об исчезновении девушки. Архидем эту новость пропустил мимо ушей, но напомнил о сроках, в какие следовало уложить дела. Сроки Вяземский всегда помнил, никогда ни в одном деле не нарушал. Но сейчас без Зовалевской эти сроки могли рухнуть в тартарары. Она нужна была как воздух. Он интуитивно предположил, что ее исчезновение имеет отношение к Номеру тринадцать, а потому высказал это в телефонную трубку. В ответ голос Прондопула заставил Вяземского замереть и остановить дыхание:

– Ты не должен был соглашаться с Зовалевской. Ты обязан был спросить моего разрешения! – жестко произнес Прондопул, пугая Вяземского интонацией. – Ты допустил промах, когда пошел у нее на поводу. И чуть не сорвал все дело. Решения по Номеру тринадцать принимаю только я. Сейчас не ищи больше Зовалевскую. Она скоро сама появится у тебя. А ты найди Номер тринадцать через ресторатора Пантарчука! – И трубка резко умолкла.

Утром следующего дня люди Вяземского стали рвать подметки и обнаружили Номер тринадцать в офисе Пантарчука. С этого момента Вяземский не выпускал Магдалину из поля зрения. Его люди ежечасно докладывали ему о всех перемещениях Василия.

Глава четырнадцатая

Посвящение

Зовалевская проспала до раннего утра. Раскрыв глаза, увидала на передних сиденьях авто спящих Блохина и Саранчаева. Они посапывали, склонив головы на грудь. Сквозь стекла маячил незнакомый двор с тусклыми стенами домов. У подъездов – автомобили, в тупике – мусорные ящики, и – ни души вокруг.

Жильцы домов лишь начинали просыпаться, открывать глаза,