Они зашли в пространство между двумя траками, которое было не больше трех футов. Было неудобно – но с другой стороны, здесь никто не прослушает. Совсем рядом работал дизельный двигатель трака, дышать было нечем от выхлопа. Под ногами был упаковочный картон и раздавленные фрукты; было непонятно вообще, чистил ли кто-либо когда-либо эту территорию.

– Это Виктор Александрович, – представил приехавшего с ним человека Юрий. – Это Федор и Даниил.

Ефимофф, стараясь не фокусировать взгляд – люди не любят, когда им смотрят прямо в глаза, присмотрелся к русскому, который должен был дать им информацию. Серые, неопределенного цвета волосы, незапоминающееся лицо, короткие усики. Кожа лица нездоровая, какая бывает у курильщиков и тех, кто много времени проводит в затхлых, темных помещениях. Сетки капилляров, свидетельствующих о злоупотреблении алкоголем, нет. Одет, похоже, дорого, но не следит за собой – весь воротник рубашки в перхоти. Из-под рукава выглядывает браслет часов, по виду дорогих. Богатого человека можно узнать по обуви и по часам, как бы он ни был одет. Лейтенант-коммандер перевел взгляд на обувь – не похожа на заказную.

Тэд тем временем проигрывал ту же самую пластинку, заверяя высокопоставленного офицера российской контрразведки в преимуществе сотрудничества с Соединенными Штатами Америки, стараясь поселить в его сознании мысль, что, сотрудничая с США, он оказывает услугу не только США, но и всему цивилизованному миру, и в конце концов, и самой России. Это был стандартный почерк американских разведчиков: и в Багдаде, и в Кабуле они говорили информаторам: помоги не нам, помоги себе, своей стране стать немного лучше. Иногда это даже было правдой, особенно поначалу…

Офицер выслушал короткую речь, и что-то подсказывало Дэниэлу, что ни одно слово не воспринял всерьез. Конечно, остаются еще деньги: зеленые американские доллары, гринбеки, мертвые президенты. Вафли, хрусты, капуста. У *censored*ток бессмысленно искать совесть и мотивацию: ты просто платишь им деньги, и они ложатся с тобой в постель. А этот русский ничуть не менее продажен, чем остальные. Нет проблем. Но он помнил и другое: не раз и не два они думали, что купили человека и все о’кей – а потом гремел взрыв, и кто-то погибал, неожиданно и страшно. Или появлялся на коленях на фоне черного флага, в окружении ублюдков.

– Это дорого будет стоить… – заявил русский. – Пятьдесят штук сейчас, дальше – в зависимости от того, что я выясню.

– Пятьдесят штук? Да это слишком… ради бога, пятьдесят штук. Мы же ничего не имеем пока, никакой информации.

– Лезть в это дело небезопасно. Папу едва не убили, волкодавы землю роют. Можно самому под статью загреметь. Еще это может затронуть авторитетных людей из диаспоры…

– Друг, пойми, я не могу просто так прийти к начальству и сказать – дайте мне пятьдесят штук. Ты должен нам дать что-нибудь, только тогда я смогу договориться о более крупных суммах. Смотри, вот здесь двадцать штук. Но не долларов, а евро.

Евро – единая европейская валюта стоила немного дороже, чем доллар, примерно на пятую часть. Ее предпочитали люди, занимающиеся нелегальными делами по всему миру – в отличие от доллара, у евро в общем обороте были купюры на двести и на пятьсот евро, что позволяло поддерживать крупные нелегальные расчеты наличными. Все знали, что евро дороже доллара, это была психология – не каждый сообразит, что дороже совсем не намного. К тому же, Тэд протягивал деньги, настоящие, хрустящие купюры прямо из банка, и надо было обладать особой силой воли, чтобы не взять их.

Рука дружбы, твою мать…

Русский не удержался, взял купюры.

– Если ты принесешь что-то ценное, друг, мне удастся выбить для тебя куда большее вознаграждение. Это важно для нас.

– Жди завтра. Связываемся через Юрца. Нас постоянно слушают.

– Я все понял, друг. Нет проблем, мы умеем позаботиться о наших друзьях.

– Идите туда. Юрик выведет вас, вместе нам выходить не стоит…

– Нет проблем, друг…

Они пошли вперед. Там был еще один ряд грузовиков, они стояли нос к носу, чтобы можно было торговать. Между машинам было около метра, приходилось протискиваться. Было грязно, омерзительно воняло дерьмом и еще чем-то, под ногами хрустели упаковки от дешевой лапши, и ни конца ни края этому не было видно.

– Сюда.

Они сворачивали на ту же улицу, с которой пришли, протискиваясь между двумя грузовиками. Первый – Юрий, за ним – оба американца. Лишь в самый последний момент лейтенант-коммандер Ефимофф понял, что дело неладно, по одинаковым курткам поджидавших их людей да щелкнувшему замку двери кабины водителя – путь назад был тоже перекрыт. Тэд крикнул по-английски – Беги! Go! Он поднырнул под удар и ударил кулаком в ответ – простейший, прямой удар, чтобы пробить оборону врага и уносить ноги, пока не поздно. На курсах на Ферме и потом, на багдадских и кабульских улицах, жизнь их учила: проще и сильнее. Ударь – а потом беги со всех ног. Но кто-то – лейтенант-коммандер мог поклясться, что это обычный человек, не поджидавший их боевик – подставил ему подножку, и американец, не ожидавший этого, полетел в грязь, ударившись щекой и скулой о нос стоявшего рядом русского мини-грузовика. Он попытался толкнуться и встать, но кто-то ударил его ногой, а через секунду подскочил еще кто-то, со злобой они начали пинать его. Американец понял, что дело дрянь, и попытался уползти под грузовик, но его схватили за ногу, ударили еще раз, начали топтать. Потом сухо треснул электрический разрядник – и он отключился…

Как я нашел американцев и как вообще в это ввязался? Да просто.

В отличие от американцев, источники информации у меня были получше. Не продажный мент и не менее продажный фейс, не «авторитетные люди» из диаспоры, которые соврут в любом случае и будут врать, пока их у свежевыкопанной безымянной могилки не поставить, информаторы у меня были свои. И в Москве, и в других городах уже были русские общины, организации, дружины, которые готовились к самому худшему. Покупали оружие, земли в Подмосковье и на исконных территориях Руси, вели и обновляли списки радикальных экстремистов и их пособников, их адреса, явки, места сходок, закладывали закладки с гречневой кашей и рисом, готовились вывозить семьи, когда все начнется.

Что начнется?

Резня начнется, дорогие мои москвичи. Самая настоящая – с кишками на воротах, простите за столь натуралистичные подробности. Вот вы думаете, что это всегда будет так? Что вы будете по сотке, по две в месяц зарплату получать, два раза в год в отпуск ездить, домик в Подмосковье строить помимо квартиры, которая у вас есть. Частный садик, школа с английским или китайским языком, шикарные корпоративы со звездулями, годовой бонус, которого хватит, чтобы сменить машину. А рядом с вами какие-то непонятные… черные, которые двор ваш метут, которые на стройке трудятся, которые одежду шьют на заброшенных подмосковных фабриках и там же живут. Вы их и нанимаете – ремонт в квартире сделать, в коттедже траву покосить, огород вскопать. А иногда и не платите и гоните прочь. В маршрутках за рулем – тоже они, в метрополитене, грузчиками в магазинах… да везде. И вот они смотрят на вашу новую шубку, которую вы в Греции купили, на вашу сумочку, которую вы купили в Милане на шопинге, на вашу роскошную машину, на которую вы супруга раскрутили, и думают…