Угадайте – что?

Не догадываетесь? Не доходит?

Ну, если до вас не доходит – до них, слава Аллаху, уже дошло. А если не доходит – поможет Хизб-ут-Тахрир, у которого в Москве уже есть нелегальные ячейки, и не одна. И там этим узбекам, азербайджанцам, таджикам, которые в подвалах живут и лапшой питаются, которых все и вся кидают, говорят: вы правоверные, а они неверные. Вы лучше их этим. Имущество неверного разрешено, и его жизнь разрешена, и его женщина разрешена, и его дети разрешены – все разрешено. И настанет тот недобрый час, когда Махмуд, который стоянку у дома сторожит и к которому вы как к говорящей вещи относитесь, вас на капоте вашей машины изнасилует, а потом кишки выпустит. Потому что он будет мечтать об этом каждый день, смотря на вашу новую шубку и вашу новую лайбу. Пока кто-нибудь не скажет: можно.

А как вы думаете – то, что в Москве не менее двухсот тысяч легальных и нелегальных азербайджанцев – это как? В отличие от узбеков и таджиков – азербайджанцы соображают очень быстро, этого у них не отнять. И они идут в институт, да не на какой-нибудь факультет, а на юридический. И становятся адвокатами, судьями, прокурорами…

И что самое непонятное и поразительное для вас – они будут гнобить, грабить, уничтожать, издеваться над вами не потому, что вы плохие – вы, наверное, и в самом деле неплохие. Они будут делать это, потому что вам есть что терять – а вот им терять нечего. Так будет – если те, кого вы презрительно называете «экстремистами» или «замкадьем», не остановят их. Не ради вас, совсем даже нет. Ради России…

Да и еще. Не думайте, что, если оказывать им помощь, строить там дома, дороги, раздавать гуманитарку, делать всякие благотворительные программы, будет лучше. Будет только хуже. В Афганистане душманы убивали наших врачей, наших учителей, убивали со звериной жестокостью, убивали и тех, кто осмеливался брать у шурави что-то, принимать помощь. И делали это потому, что сам факт того, что мы можем оказывать им помощь, унижает и оскорбляет их, показывает их никчемность и убогость, их отсталость и отсталость их религии. Чем больше вы будете им помогать – тем сильнее будет их ненависть, тем сильнее будет оскорбление, нанесенное помощью. Так что не пытайтесь, не тратьте попусту время. Его и так не осталось.

Мои друзья подсказали мне, с чего начинать – с «крыши»! «Крыши» в Москве до сих пор есть, слишком велика норма прибыльности, чтобы не было «крыш». Додуматься до того, что взрывное устройство, если и было заложено в Москве, то оно было заложено в гроб, – было несложно. Установить, в каком именно похоронном агентстве американцы взяли этот гроб, еще проще. Установить, кто истинный владелец сего почтенного бизнеса, вовсе даже не проблема. Некий Сафар Мирзаев, имя то ли настоящее, то ли нет, но это не особо и важно. Уважаемый человек с русским паспортом, с хорошими связями на Кавказе – на Кавказе, если кто не знает, в большом количестве произрастают деревья ценных пород, идущие на дорогие гробы. Но кроме этого еще господин Мирзаев платит дань некоему Хамзату-Али, относящемуся к Дербентскому джамаату. Он здесь вроде эмиссара в Москве – собирает на джихад.

Чтобы работать дальше, я нашел у вокзала бомжа-татарина. Приодел его немного, привел в порядок и купил для него готовую фирму, заплатив за срочность переоформления шестьдесят тысяч рублей. Снял для него торговую точку в магазине, которая явно не окупится, и купил подержанную «Газель», заплатив четыреста двадцать тысяч рублей. А сам – нанялся к нему шофером-экспедитором, рассчитав все точно. На этот рынок нет хода русским, но это только кажется. На самом деле ход есть – русским рабам. Любые ублюдки тут – охрана у ворот, контролеры, торговцы – покровительственно улыбаются, видя, как замурзанный русский, повинуясь покрикиванию хозяина, шустрит, закидывая в кузов фрукты и зелень. Им это по душе. Для их маленьких и убогих душонок нет ничего приятнее, чем видеть униженным и покорным того, кто вел их к свету знаний, кто прокладывал в их пустынях железные дороги, лечил их самих от вшей и туберкулеза, строил дома, помогал развивать их письменность и культуру – ведь у многих до нашего прихода даже письменности не было. Такова нынче человеческая благодарность. Они отъелись, подлечились – и теперь приехали «покорять Москву».

Но мне не нужна их благодарность – ни в каком виде. Мне от нее ни холодно ни жарко.

Мирзаева я, скорее всего, уберу, допросив перед этим. И сделаю это не потому, что лично он в чем-то виноват. А в назидание другим. Каждый из этих… имеет право жить на нашей земле, пользоваться такими же правами, как и мы, зарабатывать деньги на нас… но должна быть грань, за которую заходить нельзя. Я понимаю, что он вряд ли бы стал финансировать джамаатовских, будь у него такой выбор: он не верит в Аллаха и слишком жаден, чтобы просто так, от чистого сердца давать деньги бандитам. Но когда к нему пришли лично или прислали флешку с предложением поделиться доходами с уммой – он не пошел в полицию, он не пошел в ФСБ, он стал делать то, что ему приказали: начал отстегивать. Одна причина на поверхности: милиция не убьет, даже если и вскроется, а вот джихадисты – убьют, если откажется платить. Но есть и еще одна причина, которую он может и сам не понимать. Он живет здесь, на нашей земле, в построенном нашими руками городе, но те лесные жители – джамаатовские, грязные, бородатые, страшные и фанатичные – ближе и понятнее для него, чем мы, русские, чем те, кто каждый день что-то у него покупает. И в глубине души он желает, чтобы эти джамаатовские пришли в Москву и сделали ее такой же простой и понятной, как родное село, чтобы можно было устанавливать свои правила, а не жить по установленным нами. Так что его смерть будет иметь двойной смысл. Те, кто платит – а они все знают, кто кому и сколько платит, – убедятся в том, что и русские убивают, что они не менее опасны, чем джамаатовские, и поэтому, платя джамаатовским, ты не купишь себе спокойствие и жизнь. А он сам перед смертью поймет, что здесь никогда не будет так, как хочет он, никогда не будет жизни, удобной для него, никогда и ни за что на свете, и ему придется делать выбор: одно из трех. Либо приспосабливаться, либо уезжать, либо умирать. И остальные – с его смертью – тоже поймут.

На маскировку я потратил немало, но был уверен, что она мне еще пригодится, и не раз. Дешевле всего мне обошелся бомж – я давал ему по пятьсот рублей в день, кормил пельменями и разрешал брать фрукты, которыми мы торговали. Этакое бомжачье счастье на старости лет. Жаль мне этих бедолаг…

Сегодня был второй день, как мы закупались. Я приказал бомжу подольше задерживаться у машин, покупать минимальными партиями, долго выбирать… мне надо было осмотреться. Я должен был понять, как здесь дальше действовать – в этой клоаке, которая никогда не спит. Как вдруг события понеслись вскачь и самым непредсказуемым для меня образом.

Я услышал шум, повернулся и увидел, как около машины, совсем недалеко от нас, в трех фурах, началась драка. Дело, в общем, обычное – но не здесь, здесь все-таки должен был быть порядок. В любом серьезном, приносящем доход месте должен поддерживаться порядок, местная охрана требовательнее любой милиции. Но драка могла быть затеяна для того, чтобы отвлечь мое внимание – и потому я бросил коробку с салатом в кузов, встал так, чтобы за спиной была стенка фургона, и слегка коснулся пальцами кармана – там ждет своей минуты «Глок-17», чистый.