Арсюха махнул мне, когда они с Танькой запрыгивали в машину к кому-то из новеньких. Ясно, обратно с ним поедут.

— Ага, домой, — кивнул я, выдохнув и включил печку. Ладно, снявши голову по волосам не плачут. Терпи, ласточка, как я терплю, и да воздастся нам.

Теплый воздух подул мне на ноги, и зубы снова залязгали, и тут уж я ничего поделать не мог.

— Ты чокнутый, знаешь? — коротко зыркнув на меня, сказала Воронова.

— Чокнутый в смысле «о, как же ты крут!» или «отвали от меня, шибанутое создание»? — уточнил я, а Женька вдруг потрогала мой лоб, глянув обеспокоенно, а я чуть не рявкнул все же, чтобы на дорогу смотрела лучше.

— Скорее первый вариант, но знаешь, такое обычно восхищает однозначно, только когда это чей-то чужой парень. А когда это человек, который что-то значит для тебя, то пугает.

— И ты сейчас восхищена или испугана?

— Скорее второе.

— Ну, охрененно, — не смог не расплыться в довольной лыбе я. А фиг с ним, пусть ведет, как хочет, жалко что ли. Лишь бы живыми доехали, а железо выправить можно, а стекло поменять. — Жень, ничего реально опасного для меня не происходило сегодня.

— Пневмония или воспаление легких, что ты можешь схватить, — достаточно опасно, не находишь? И знаешь, я ведь была в том магазине и видела все. У тебя в принципе нечто вроде инстинкта самосохранения присутствует?

— Ну, я же жив до сих пор, — мигом насторожился я, теряя благодушную расслабуху.

— Угу. До сих пор, — пробормотала Женька и замолчала.

Я принялся, обжигаясь, прихлебывать кофе из термоса и озадаченно поглядывал на нее. Че не так-то? Сам себе напортачил? Мне ведь случалось слышать нечто подобное. Ну, типа, когда мужик склонен к чему-то эдакому, типа по водостоку с букетом в зубах или горы одной левой своротить, то это круто, только когда это чужой мужик. А свой пусть и не восхищает, но жив-здоров, пупок горами теми же не подорван, под боком всегда, и есть уверенность в завтрашнем дне. Бля, женщины, вот как в вас совсем-то разобраться? Чтобы вас заполучить — надо хотя бы впечатление произвести, красивые жесты, хорошие поступки, а чтобы удержать надолго — все совсем наоборот?

— Ух ты, а у нас тут тусня, — констатировал, заметив во дворе ментовской бобик и толкущихся рядом мужиков в форме.

Кроме «УАЗика» еще стоял и легко узнаваемый мною джип с трещиной в лобовом, парой вмятин и отбитым боковым зеркалом. Нам с Женькой это зеркало должно новую швабру! А перед стоящими почти навытяжку стражами правопорядка гарцевала на высоченных каблуках эффектная блонди в серебристо-черной длинной шубе нараспашку, чтобы получше было видать выдающийся бюст и длинные ноги, чисто формально прикрытые коротенькой узкой юбчонкой. Вот на кой столько лисичек бедных изводить на шубу было, если в ней и смысл весь — понты галимые? Ладно бы еще для тепла, хотя все равно зверюшек жалко.

— А вот и госпожа адвокат собственной персоной, — мрачно сообщила Женька.

Завидев нас, дамочка сказала нечто отрывистое, будто «фас!» скомандовала, и менты к нам двинулись, а она торопливо шмыгнула в свое авто.

— Так, Жень, ты не хипишуй только. Все норм будет, — схватил я Женьку за руку и хотел открыть дверь, но она в ответ вцепилась в мою кисть.

— А ну сидеть! Куда ты, блин, собрался в носках? Не набегался еще сегодня?

— Думаешь, лучше снять, а то промокнут? — закосил под дурака я, но не сработало.

— Сойкин, сиди, а! Они же явно ко мне, и я, в конце концов, не младенец, могу и сама в чем-то разобраться. — И, резко распахнув дверь, она вышла навстречу идущим.

Вот говорю же: женщины, фиг вас разберешь! Говорите, что мечтаете о мужиках, что от всего прикроют, а потом такие «я и сама могу, не младенец!»

Из тачки я все же вылез, заработав краткий грозный взгляд Женьки. Ага, стою-боюсь, Ворона моя строгая.

— На каком основании вы меня намерены арестовать? — услышал ее ледяной голос и нахмурился.

— Не арестовать, а задержать и препроводить в отделение для получения пояснений в связи с заявлением граждан Алексеенко и Чучкина о факте вашего вооруженного нападения на них вчера около двадцати ноль-ноль с причинением вреда здоровью и порчи имущества.

— Моего? — холодно спросила Женька, а я втянул воздух, но она тут же глянула с «а ну не смей вякать» видом на меня. — Я не знаю никого с такими фамилиями. И вооруженного собственно чем?

— И тем не менее, заявление мы обязаны отработать и разобраться.

Да ты, сука, научись без чужой команды жопу подтирать, разбиральщик!

— Эти граждане утверждают что я, одинокая женщина, просто взяла и напала на них? Незнакомых мне людей? А причина? Я разве произвожу впечатление неадекватного человека?

— Гражданка Воронова, нам все это не нравится так же, как и вам, и давайте просто проедем в отделение и разберемся во всем! — зачастил полноватый сержант, покосившись в сторону джипа.

— А давайте! Я как раз намеревалась к вам прийти и написать заявление о попытке вторжения в мою квартиру с применением спецсредств.

— Доказательства есть? — сплюнув на снег через губу, спросил второй мент — лейтенант с щербатой рожей и премерзским взглядом, которым он шарил по Женьке. — Или может имеете намерение сообщить нам кто напал на ни в чем не повинных граждан, просто проходивших мимо вашей двери, если это не вы.

— Это — не я. А было ли нападение, и кто его совершил — ваша работа выяснять. Заодно предлагаю вам подняться, раз уж вы все равно здесь и взглянуть на мою дверь и оценить нанесенный ей ущерб.

— А с какой стати мы должны это делать, если от вас заявления не поступало.

Вот урод, он же даже не пытался с рожи стереть выражение «я продался со всем своим дерьмом».

— Точнее его отказались у меня принять.

— Раз отказались, значит, не усмотрели достаточно веских оснований.

Вот тот самый момент истины, когда осознаешь, что пидорас — это черта характера и образ жизни, а не хренова ориентация в сексуальных предпочтениях.

— А в заявлении этих… Чучкиных усмотрели? — Женька оставалась же невозмутима на фоне явно уже заерзавших в своих зимних бушлатах ментов. Моя Льдина!

— Их заявления подтверждены справками о зафиксированных побоях и оценкой ущерба от автоэксперта. Так вы готовы ехать добровольно или нам вас в наручники заковать?

Тут уж не выдержав, я рыкнул и шагнул к ним, но Воронова резко развернулась ко мне, останавливая одним взглядом, таким, что я как на стену напоролся. Ух ты, а я уже успел и подзабыть каково это — расшибаться