suðr/sunnarla «юг/на юге» входили земли, куда скандинавы попадали как центральноевропейским сухопутным путем, так и водными путями вокруг Западной Европы или по речным магистралям Восточной Европы (в этих случаях могло обозначаться и первоначальное направление: «на запад» и «на восток»). К «южным» странам обычно относились Италия, Сицилия, Испания, северное побережье Африки. Поскольку Испания и Африка входили в состав Арабского халифата, то к «южной четверти» земли – судя по скандинавским географическим сочинениям – могли быть отнесены по аналогии вообще все земли, занимаемые мусульманами. Сложнее представлялось положение Иерусалима и Святой Земли; в надписи Б-III.7.20 Иерусалим выводится за пределы «востока»: «на восток и далее (дословно: вне, за пределами. – Е. М.) до Иерусалима» (austr ok út til Jórsala). Автор текста, как кажется, воспринимает Иерусалим лежащим вне восточной части мира, хотя путь в Святую Землю и лежит через нее. Таким образом, разделение «востока» и «юга» применительно к Восточному Средиземноморью было крайне нечетким и противоречивым: одни и те же страны могли рассматриваться то как восточные, то как южные (в терминах географических трактатов «азиатские» или «африканские»).

Сходно с представлениями о местоположении Иерусалима распределяются понятия «восток» и «юг» в надписях на Ингваровых камнях, где упоминается Серкланд. В том единственном случае (№ 7), где присутствуют все три географических указания, «восток» и «юг» как бы противопоставляются друг другу: «Они уехали далеко… И на востоке кормили орлов. Умерли на юге в Серкланде» (þaiR furu fiari… auk. a. ustarlar. ni. kafu. tuu. sunar. la. a sirk. lan. ti). Такое же если не противопоставление, то выделение Серкланда из понятия «восток» прослеживается и в других надписях, где одновременно упомянуты оба термина: «[Он] уехал отсюда на восток с Ингваром, в Серкланде лежит сын Эйвинда» (fur austr hiþan miþ ikuari o sirklanti likR sunR iuintaR – № 5), «Они на востоке… С Ингваром в Серкланде…» (au… miþ ikuari o sirklat… – № 10), «Он вел корабль на восток вместе с Ингваром в Серкланде» (isturþi. austr. skibi. maþ ikuari askalat– – № 14). Как видим, ни в одном случае Серкланд не определяется как «восточная» область и не соединяется непосредственно с наречием austr, как в выражениях austr í Gǫrðum или austr í Griklandi. Во всех случаях создается впечатление, что austr обозначает лишь общее направление, в котором двинулось войско Ингвара из Швеции, Серкланд же находится в другой части мира («южной»), но путь туда лежит через «восточную часть».

Таким образом, хотя рунические надписи и не содержат определенных указаний на местоположение Серкланда и не дают оснований для его локализации (что отмечали многие исследователи[464]), они все же предлагают некоторые пространственные ориентиры, главным из которых является исключение Серкланда из «восточной половины» мира и отнесение его к «южной части» (в древнескандинавской системе ориентации). Учитывая расплывчатость представлений викингов о землях на краях их ойкумены, а соответственно, и топонимов, связанных с этими землями, и легкость, с которой подобные топонимы переносились с одного объекта на другой, вряд ли возможно вообще сколько-нибудь точно локализовать Serkland рунических надписей. Тем не менее, видимо, правы те исследователи, которые полагают, что под «Серкландом» изначально понимались мусульманские страны – «земли аббасидского халифата, столицей которых был Багдад»[465]. С этими территориями скандинавы познакомились уже в начале – первой половине XI в., поскольку принимали активное участие в борьбе Византии с арабским продвижением в Малую Азию.

Итак, рунические надписи свидетельствуют о том, что в конце первой половины XI в. В Средней Швеции – в областях, примыкающих к озеру Меларен, – было собрано по принципу ледунга чрезвычайно большое по масштабам того времени войско, руководителем которого стал крупный хёвдинг из округи Стрэнгнэса-Мариенфреда по имени Ингвар. Это войско ушло «на восток» и затем оказалось в мусульманских землях, где бóльшая часть воинов, включая и самого Ингвара, погибла от какой-то эпидемии. Последнее предположение вытекает из выбора слов для обозначения участия воинов в походе и их смерти: «ездил» (fór) в семи случаях, «умер» (dó, varð dauð) в шести случаях и «испустил дух» (ændað isk) в двух случаях. Лишь о двух людях говорится, что один из них «пал» (féll), а другой «был убит» (varð drepinn) во время похода.

Возникает естественный вопрос: для каких целей шведский конунг Анунд-Якоб, правивший в это время, мог собрать ледунг и отправить его на восток, где главным внешнеполитическим партнером Швеции была Древняя Русь, правителем которой был Ярослав Мудрый, женатый на сестре Анунда-Якоба? Войско Ингвара было слишком велико для торгового каравана или отряда, собиравшегося наняться на службу. Более того, в правление Ярослава Мудрого Восточная Европа перестала быть транзитной территорией, по которой отряды викингов свободно передвигались в любом направлении. Уже в середине Х в. договоры Руси и Византии установили порядок «поручительства» русского великого князя за прибывающих в Константинополь купцов, которые должны были иметь княжеские печати[466]. В XI же веке торговля Руси со Скандинавскими странами приобретает все более упорядоченный характер: заключается первый торговый мир с Норвегией[467], в Новгороде – северных воротах Руси – основывается двор для приезжающих скандинавов[468]. Отряды воинов, стремившихся поступить на службу к русскому князю или византийскому императору, – наиболее распространенная форма деятельности скандинавов в XI в. – также подвергались контролю.

Однако в данном случае поход, вероятно, был не индивидуальным предприятием, а государственным, причем сбор шведского ледунга для военных действий против Руси в это время крайне маловероятен. М. Ларссон предположил, что в период обострения борьбы с печенегами и осады ими Киева в 1036 г. Ярослав обратился за помощью к своему шурину Анунду-Якобу, и тот послал ему войско во главе с Ингваром[469]. Представляется, что действительно, наиболее вероятной целью отправки ледунга на Русь в это время могло быть оказание военной помощи Ярославу, хотя причина этого приглашения Ярославом «варягов из-за моря» вряд ли может быть установлена. Со службой Ярославу мог быть связан и последующий поход Ингвара «на юг в Серкланд».

Единственный отмеченный «Повестью временных лет» крупный поход начала 1040-х гг., в котором приняли участие варяги, – это нападение русских на Константинополь, осуществленное в 1043 г. под руководством сына Ярослава Владимира и воеводы Вышаты и закончившееся их разгромом[470]. Именно в связи с этим событием в летописях в последний раз упоминается присутствие в русском войске наемного варяжского отряда[471].

Некоторые мимоходом упомянутые в саге реалии позволяют сопоставить поход Ингвара и поход Владимира[472]. В первую очередь это ничем не мотивированное появление в числе участников похода Ингвара из Руси персонажа, носящего русское имя Вальдимар[473]. Его функциональная роль в сюжете саги неясна. Он упоминается всего три раза: при перечислении спутников Ингвара[474], в эпизоде столкновения отряда Ингвара с драконами, охраняющими сокровища[475], и в конце повествования, когда оставшиеся в живых участники похода разделяются на две группы[476], но при этом