– Таково было требование Великого Совета, – вкрадчиво сказал Аббероэт.

– Куда вы входите, господин старейшина!

– Вы просили о праве на посещение. Я его предоставил.

Германика расслабила ладонь. Повернулась к Дженни:

– Мы поедем на пауке.

Девушка отпрыгнула назад:

– Никогда, хоть убейте!

– ЗАЧЕМ, по-твоему, мы здесь?! – Германика смотрела на нее с гневом и презрением.

Дженни с трудом отвела глаза от чудовища. То есть она на него залезет и будет касаться голыми руками и ногами…

Ее замутило, она завертелась и едва успела пригнуться за ближайший камень, как ее вырвало.

Пошатываясь, добрела до ближайшей заводи и зачерпнула сверхсоленой горячей гнилостной воды, раздраженным щелчком отшвырнув хищную рыбку. Умылась. Вытерла лицо рукавом.

– Я поеду, – сказала она, старательно глядя под ноги. – Только завяжи мне глаза.

Германика вытянула из кармана шарф – как специально припасла!

…Удар сотряс дверь, старые доски затрещали.

Роджер подскочил, подхватил дробовик, ударил картечью от бедра. В пробитую дыру заглянула ночь. В оконное стекло заскреблись, Роджер послал второй заряд туда, и ветер засвистел в выбитом проеме.

Прислушался.

– Нашел, мертвечина чертова, – сказал он волку, который отступал от двери.

Дрессировщик перевернул стол, забаррикадировал дверь. Дослал патроны в патронник.

– Досидим до утра, как думаешь? При свете он слабеет… Хотя шансов нет. Позвать мне здесь некого. Жаль, я не зверодушец. Обернулся бы гризли и выгрыз его гнилое сердце.

Ливень лупил по крыше, ветер вцепился в трубу и шатался вместе с ней, как пьяный саксофонист с инструментом.

– Ишь орет, чисто баньши, – неодобрительно заметил Брэдли. – Ливень, Дьюла. Чертов ливень смыл соль.

Роджер зубами открыл бутылку виски, взвесил в руке, закупорил и отставил в сторону.

– Приберегу, – пояснил он.

Волк смотрел на него, и что-то в зверином взгляде удивило дрессировщика.

Он потянулся к нему и впервые за долгие месяцы не услышал сдавленного рыка безумия, который встречал все его прошлые попытки достучаться до разума товарища.

Дьюла Вадаш был еще очень далеко, так далеко, что если бы Роджер стоял на вершине горы, то не увидел бы его малой точкой глубоко внизу, но он уже там был. Исчезло чувство пустоты, сводившее Роджера с ума, когда он протягивал руку другу, а его встречал только зверь – умный, чуткий, сильный, но только зверь.

Скрежет по стене. Ловец тут же повел стволом.

– На крышу лезет, гад. Соль у дверей и окон мешает войти.

Стропила затрещали. Кто-то тяжелый шагал по крыше, каменная черепица лопалась.

– Жили-были три поросенка, – Роджер выстрелил в потолок. Шаги загрохотали прочь.

– Спрятались они в доме, а волк залез на крышу…

Выстрел.

– И решил он залезть в каминную трубу…

Черепица разлеталась в стороны, Роджер подкатился и двумя залпами отшвырнул существо. Сквозь прорехи в крыше отвесно падал ливень, крупные капли попали в глаза, Ловец заморгал…

– Черт!

Волк сбил его с ног, они откатились в сторону, а следом рухнули стропила, стрехи, и каменные плитки как шрапнель ударила по комнате.

Из обломков выросла коренастая темная фигура в изорванной одежде, под которой кишели серые бумажные черви. Пришелец метнул кусок черепицы, выбил дробовик из рук. Ловец оттащил оскаленного волка к камину.

Одержимый скрипуче рассмеялся:

– Как ты нам надоел, человек.

Роджер выхватил раскаленную кочергу:

– Подойти поближе, я выжгу свое имя на твоем лбу, мертвечина!

Одержимый мгновенно прыгнул, схватил за его горло, другой рукой перехватив кочергу.

Зашипело, запахло горелым мясом, волк повис на мертвой руке. Одержимый отпустил Роджера, швырнул зверя в сторону:

– Глупая скотина, ты еще жива!

Брэдли разбил о его голову бутылку виски и с размаху ткнул кочергой.

Одержимый вспыхнул синим огнем, завертелся юлой, повалился на пол. Роджер выхватил мешок с солью и обежал вокруг. Он едва успел завершить круг, как одержимый выбросил руку – и тут же отдернул.

Ловец отбросил мешок, утер лицо:

– Отдыхай.

Он горестно пошевелил мыском ботинка осколки бутылки:

– Пятнадцать лет выдержки…

Ливень стихал, гроза шла дальше, гремела на перевалах, высекала искры небесным кремнем, а над домом на вершине холма рождался новый день.

* * *

– Я не могу отпустить тебя до суда.

– Очень и очень плохо, потому что у меня много дел. Каждый час промедления обходится мне крайне дорого. Ты получил подтверждение Ложи?

– Получил. Но есть вещи, которые я не могу решать самовластно.

– Иными словами, от владыки Талоса мало что зависит на Авалоне?

– Не твое дело, колдун.

– Поторопись, старейшина. Будешь тянуть, пострадает не только твоя репутация, но Магусы Внешних земель. Если я с помощью всего одной ледяной химеры сумел поставить Магус Англии на грань уничтожения, что могут сделать сотни таких химер?

– Это блеф. Нам кое-что известно о химеротворении. Создание каждой химеры – это процесс, который занимает десятки лет.

– Уже нет, владыка Талос, уже нет.

Они поднимались целую вечность. Как же все это скорее забыть? Это омерзительное чудовище с омерзительной шерстью – это было отвратительно даже с закрытыми глазами!

Дженни ощутила под ногами твердый пол, упала на четвереньки и сорвала повязку.

И отшатнулась от края. Камера вырублена в скале, вход один, и он же выход – провал в пропасть. Высота – метров пятьдесят. У глухой стены на каменной кровати сидел Марко. Лицо у него серое, осунувшееся.

Германика четко сказала в антрацитовые глазки-пуговки паука:

– Спасибо. А сейчас оставь нас.

Паук защелкал жвалами, но Германика была категорична:

– И куда мы денемся?

Сторож с угрозой клацнул челюстями, но из камеры убрался.

Германика бросила Марко крохотную фляжку. Он глотнул, закашлялся, постучал кулаком по груди. Движения его обрели четкость, лицо порозовело, взгляд прояснился: