Несмотря на то что она почти не спала и выблевала то немногое, что съела накануне, Патти тут же почувствовала себя свежей, чистой и бодрой. Она убралась в доме, прочла половину романа Джозефа Конрада, который посоветовал ей Уолтер, и больше не покупала вина. Когда вернулся Уолтер, она приготовила роскошный ужин и бросилась ему на шею, смутив своей пылкостью, что случалось нечасто.

Дальше ей следовало найти работу, снова пойти учиться или заняться благотворительностью. Но что-то вечно этому мешало. Возможность того, что Джоуи смилостивится и вернется домой, чтобы закончить школу. Дом и сад, пришедшие в запустение за год пьянства и депрессии. Драгоценная возможность в любое время отправиться на Безымянное озеро и оставаться там сколько угодно. Она видела, что эта свобода убивает ее, но не могла от нее отказаться. Родительский выходной в колледже Джессики в Филадельфии — Уолтер не мог туда поехать, но был счастлив увидеть, что туда собирается Патти, так как иногда он боялся, что Джессика с Патти недостаточно близки. А затем потянулись недели перед этими Родительскими выходными, недели, заполненные перепиской между Патти и Ричардом и мечтами о гостиничном номере в Филадельфии, где они на один день и одну ночь исчезнут со всех радаров. А после родительских выходных начались месяцы тяжелой депрессии.

Она улетела в Филадельфию в четверг, чтобы почувствовать себя настоящей туристкой, как она предусмотрительно объяснила Уолтеру. В такси по дороге к центру города она внезапно пожалела, что чувствует себя совсем по-другому: не независимой взрослой женщиной, прогуливающейся по улицам своей независимой жизни, не разумной и любопытной туристкой, а сумасшедшей, которая гонится за любовью.

Как ни странно, ей не приходилось оставаться одной в гостинице со времен комнаты 21, и ей очень понравился ее шикарный стильный номер в «Софителе». Ожидая Ричарда, она тщательно изучила всю обстановку. Когда прошел назначенный час, она вновь принялась осматривать номер. Сосредоточиться на телевизоре не удавалось, и когда зазвонил телефон, она вся была комком нервов.

— Кое-что случилось, — сказал Ричард.

— Ага. Хорошо. Что-то случилось. — Она подошла к окну и взглянула на Филадельфию. — И что же это было? Какая-нибудь юбка?

— Очень мило.

— Подожди, я тебе сейчас все штампы выложу, — сказала она. — Мы же еще ни разу не доходили до ревности. У нас сейчас Первая Минута Ревности.

— Никого нет.

— Что, никого? Вообще никого? Даже мне, знаешь ли, случалось. Как это бывает в браке.

— Я не говорю, что никого не было. Сейчас никого нет.

Патти прижалась лбом к стеклу.

— Прости, — сказала она. — Я чувствую себя старой, уродливой, тупой и ревнивой. Самой себя слушать страшно.

— Он мне сегодня звонил.

— Кто?

— Уолтер. Мне бы не брать трубку, но я взял. Он сказал, что встал пораньше, чтобы отвезти тебя в аэропорт, и уже по тебе скучает. Он сказал, что у вас все хорошо. «Много лет не был так счастлив». Кажется, он так выразился.

Патти промолчала.

— Сказал, что ты едешь к Джессике. Она втайне этому радуется, хотя и боится, что ты заставишь ее краснеть или что тебе не понравится ее новый парень. Но Уолтер просто счастлив, что ты к ней едешь.

Патти с трудом заставляла себя слушать его дальше.

— Он говорил, что ужасно жалеет о том, что говорил мне в прошлом году. Сказал, что не хочет, чтобы у меня создалось о тебе ложное впечатление. Сказал, что прошлой зимой все было ужасно из-за Джоуи, но теперь все гораздо лучше. «Много лет не был так счастлив». По-моему, он именно так выразился.

Патти издала странный звук — нечто среднее между всхлипом и рвотой.

— Что это? — спросил Ричард.

— Ничего. Извини.

— Ну вот.

— Да.

— Я решил не приезжать.

— Да. Я понимаю. Конечно.

— Ну хорошо.

— Но я ведь все равно тут. Может, все-таки приедешь? А потом я вернусь к своей невероятно счастливой жизни, а ты улетишь в Нью-Джерси.

— Я просто хотел передать тебе его слова.

— Моей невероятно, потрясающе счастливой жизни.

Как соблазнительно было пожалеть себя. Для нее жалость к себе была сладка и желанна. Для него — омерзительна. Она точно определила момент, когда зашла слишком далеко. Держись она хладнокровно, она могла очаровать его и завлечь в Филадельфию. Кто знает, быть может, ей даже не пришлось бы возвращаться домой. Но она все испортила жалостью к себе. Она слышала, как он становится все более холодным и отдаленным, и ей стало еще жальче себя, и т. д., и т. п., и в результате ей пришлось положить трубку и предаться этому удовольствию.

Откуда происходило такое количество жалости к себе? По любым стандартам жила она просто роскошно. Каждый день она могла полностью посвятить изобретению достойного и приятного образа жизни, но вся эта свобода, любой выбор делали Патти еще более несчастной. Автору приходится признать, что она жалела себя за то, что была настолько свободна.

Тем вечером был еще один неприятный момент: она спустилась в бар с намерением кого-нибудь подцепить, но вскоре обнаружила, что мир делится на тех, кому комфортно сидеть в одиночестве за барной стойкой, и на тех, кому при этом неуютно. Все мужчины казались ужасно тупыми, и она впервые за долгое время вспомнила, каково это, когда ты пьяна, а тебя насилуют, и отправилась в свою шикарную комнату, чтобы с наслаждением оплакать себя.

На следующее утро Патти села на пригородный поезд и отправилась к Джессике. Впрочем, психика ее к тому моменту была настолько расшатана, что поездка была с самого начала обречена на провал. Хотя все эти девятнадцать лет она пыталась делать для Джессики все, чего не видела от собственной матери, — ходила на все ее игры, вникала в перипетии ее личной жизни, утешала в горестях и живо участвовала в животрепещущем процессе рассылки заявок в колледжи — настоящей близости, как было отмечено выше, между ними не было. Виной тому была частично самодостаточность Джессики, а частично — чрезмерная привязанность Патти к Джоуи. На него, а не на дочь изливала она свое бездонное сердце. Но ее собственные ошибки закрыли дверь, ведущую к Джоуи, и заперли ее, и она приехала в колледж Джессики не потому, что наступили родительские выходные — ей просто хотелось побыть вместе с дочерью.

К сожалению, новый парень Джессики, Уильям, этого не понимал. Родители этого добродушного и по-калифорнийски белобрысого любителя соккера в этот раз не приехали, и он сопровождал Патти с Джессикой на ланч, на послеобеденную лекцию по истории искусств и в комнату Джессики. Когда Патти многозначительно предложила дочери поужинать где-нибудь в городе, та ответила, что уже забронировала столик на троих в местном ресторане. За ужином Патти стоически слушала, пока Уильям, подбадриваемый Джессикой, повествует об основанной им в школе благотворительной организации, преувеличенно благородная миссия которой заключалась в том, чтобы оплатить образование бедных малавийских девочек за счет соккерных клубов Сан-Франциско. Делать было нечего, и Патти прилежно пила вино.