Я несколько раз мимоходом говорила, что смеси первичных способов использования, чтобы генерировать разнообразие, должны быть эффективными. Но что делает их эффективными? Их наличие должно, конечно, совмещаться с выполнением трёх других условий разнообразия. Но, кроме того, первичная смесь должна сама по себе действовать эффективно.

Эффективность означает, во-первых, что люди, использующие улицы в разное время, должны использовать одни и те же улицы. Если их пути разделены, разгорожены между собой, никакой смеси в действительности не возникает. В терминах уличной экономики взаимоподдержка различий становится тогда фикцией или абстрактной совокупностью различных соседних способов использования, имеющей смысл только на карте.

Во-вторых, эффективность означает, что в число людей, использующих одни и те же улицы в разное время, должны входить люди, использующие одни и те же заведения. Могут присутствовать люди любого сорта, но те, кто приходит по одной причине в одно время, не должны быть каким-либо несовместимым образом отделены от тех, кто приходит по другой причине. Крайний пример — новое здание Метрополитен-опера в Нью-Йорке, через улицу от которого находится государственный жилой массив для малообеспеченных. Подобные сочетания бессмысленны — пусть даже на улице имелось бы место для поддерживаемого с обеих сторон разнообразия. Такие экономически безнадёжные стыки редко возникают в крупных городах естественным образом, но они часто привносятся в них в плановом порядке.

И наконец, эффективность означает, что смесь людей на улице в одно время дня должна количественно быть в некой разумной мере пропорциональна этой смеси в другое время дня. Я уже говорила об этом, обсуждая планы в отношении южной оконечности Манхэттена. Часто отмечали, что полноценно живущие деловые центры (даунтауны) городов нередко включают в себя жилые вкрапления и соседствуют с жилыми участками, что в них, кроме того, есть вечерние способы использования, которые жители ценят и поддерживают. Как таковое это наблюдение справедливо, но на его основании многие крупные города ждут чудес от реализации проектов новых жилых массивов в даунтаунах, подобных проекту для Нижнего Манхэттена. Однако в реальной жизни там, где такие комбинации жизнеспособны, местные жители составляют часть очень сложного людского резервуара для разумно сбалансированных дневных вечерних и связанных с выходными днями способов использования.

Сходным образом несколько тысяч рабочих, рассеянных среди сотен тысяч жителей, не делают погоды ни для района в целом, ни для какой-либо его малой части. Или одинокое офисное здание среди скопления театров практически не значит ничего или почти ничего. Короче говоря, в первичных смесях значение имеет будничная деятельность по перемешиванию людей, в ходе которой создаются резервуары экономической взаимоподдержки. Это самое главное, и это реальный, экономический вопрос, а не что-либо смутное, связанное с «атмосферой» места.

Я сделала упор на деловых центрах городов не потому, что смеси первичных способов использования в других городских районах не нужны. Они очень нужны, и успех этих смесей в даунтаунах (вообще в наиболее интенсивно живущих частях крупных городов, как бы они ни назывались) зависит от того, какие смеси возможны в других районах города.

Я сделала упор на деловых центрах городов главным образом по двум причинам. Во-первых, недостаточное первичное разнообразие, как правило, — главный порок наших даунтаунов, часто — единственный их катастрофический базовый порок. Большинство деловых центров наших крупнейших городов удовлетворяют (или по крайней мере удовлетворяли в прошлом) всем четырём необходимым условиям генерации разнообразия. Потому-то эти районы и смогли стать деловыми центрами. Сегодня, как правило, они все ещё удовлетворяют трём из этих условий. Но (по причинам, которые будут обсуждаться в главе 13) в них возник сильный перекос в сторону трудовой деятельности, и после рабочего дня они пустеют. Это их состояние нашло отражение в жаргоне градостроителей, которые вместо традиционного «даунтаун» стали использовать термин ЦДР — «центральный деловой район». Центральный деловой район, сполна заслуживающий такого наименования, — это район-неудачник. Лишь немногие даунтауны достигли (пока что) той степени дисбаланса, какую мы наблюдаем на Нижнем Манхэттене. В большей их части, наряду со служащими местных учреждений, появляется немало людей, делающих там покупки в дневные рабочие часы и по субботам. Но, как правило, даунтауны находятся на пути к этому дисбалансу и притом располагают меньшими, чем Нижний Манхэттен, внутренними возможностями для исправления ситуации.

Вторая причина, по какой я делаю упор на смешанном первичном использовании даунтаунов, связана с их прямым влиянием на другие районы города. Все, вероятно, понимают, что крупный город испытывает некое общее воздействие со стороны своего центра. Если сердце города подвержено застою или распаду, город как округа, как социальная среда не может не страдать. Люди, которые могли бы встретиться, не встречаются; идеи и деньги, которые должны были бы сойтись воедино и могут это сделать лишь благодаря счастливому случаю в том центральном месте, где кипит жизнь, не соединяются; в ткани городской публичной жизни возникают недопустимые разрывы. Без сильного и разностороннего центра город мало-помалу превращается в совокупность изолированных друг от друга интересов. Ни социально, ни культурно, ни экономически он не способен создать чего-либо большего, чем сумма своих составных частей.

Все эти соображения важны, но я хочу поговорить о более специфическом экономическом воздействии со стороны сильного городского центра на другие районы.

То особое благотворное влияние, что крупные города оказывают на инкубацию новых начинаний, более эффективно и надёжно, как я уже писала, проявляется там, где формируются наиболее богатые и сложные резервуары использования. Из таких инкубаторов выходят экономические детёныши, способные впоследствии перенести точки приложения сил в другие части города.

Это перемещение хорошо описал Ричард Ратклифф, профессор экономики землепользования в университете штата Висконсин. «Децентрализация, — пишет Ратклифф, — только тогда является симптомом вырождения и упадка, когда она оставляет позади себя вакуум. Там, где децентрализация — результат действия центростремительных сил, она — здоровое явление. Перемещение определённых городских функций в направлении окраин часто происходит вследствие вытеснения их из центра, а не из-за притяжения со стороны периферии».

В здоровом крупном городе, отмечает профессор Ратклифф, идёт постоянная замена менее интенсивных способов использования более интенсивными[27]. «Искусственно привнесённое рассредоточение — дело другое. Оно чревато потерей общей эффективности и производительности».

В Нью-Йорке, как пишет Раймонд Вернон в «Анатомии огромного города», из-за интенсивного преобразования многих частей Манхэттена в зоны «белых воротничков» производства вытеснялись в другие городские районы. (Когда городские производства становятся крупными и самодостаточными, они могут перемещаться в пригороды или малые города, которые, таким образом, тоже зависят экономически от мощных инкубационных эффектов со стороны больших городов с их чудесными, интенсивными творческими возможностями.)