Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда мистер Рик прокрался в комнату, я проснулась от запаха почты, но даже пошевелиться не успела, а он уже одной рукой заткнул мне рот и лег на меня сверху, а другой начал стягивать с меня трусики; он урчал и пыхтел, как пес, и приговаривал, что, если я буду вести себя тихо, он даст мне все, что я захочу, а если нет – он меня задушит. Я уже и не могла пошевелиться, начала задыхаться, а он раздвинул мои ноги и начал что-то туда засовывать. Но потом я смогла укусить его за руку и закричала во все горло, как учила Тита Эду: «Сьюзан! Сьюзан! Help!»[26] Мистер Рик вскочил, но, кажется, запутался в своих шортах. Я вопила и вопила, в доме все проснулись, и я не знаю, как Сьюзан очутилась в комнате, хотя даже минуты не прошло, а ее муж еще валялся на полу. Тогда я ей обо всем рассказала, и Сьюзан разозлилась еще больше, а мистер Рик хлопнул дверью и ушел. Вот почему рано утром приехала мисс Селена; думаю, Сьюзан ей позвонила. К счастью, ты этого не слышала, дорогая, ты была единственной, кого не разбудили мои крики.
Мистер Богарт
Беркли, июнь – сентябрь 2020 года
За свою долгую жизнь Самуилу Адлеру доводилось видеть города, опустошенные войной, но он не видел ничего подобного опустошению этой пандемии: покинутым улицам и зданиям Нью-Йорка, Рима и Шанхая, где не осталось ни души. Все выглядело как в научно-фантастическом фильме. Власти Калифорнии решительно боролись с вирусом, но в других штатах царила неразбериха; каждый губернатор и мэр действовал в зависимости от политических настроений, не обращая внимания на доводы ученых. Вынужденный несколько месяцев оставаться на карантине, Самуил наблюдал по телевизору, как в мире замерла жизнь, и чувствовал запах дыма от близких пожаров, которые тем летом уничтожили миллионы гектаров леса. Иногда дым был густой, как туман, а солнце горело неровным оранжевым светом в красном небе. Самуил сказал Летисии, что они в любой момент должны быть готовы к эвакуации, держать при себе документы, наличные, заправить пикап бензином и положить в кузов бутыли с водой, запас корма для собаки и попугая, одеяла и все самое необходимое.
– Если нам суждено сгореть заживо, к чему все эти приготовления? – хмыкнула Летисия.
– Слушай, что тебе говорят, женщина, не надо этого фатализма.
– Посмотрим, что убьет нас раньше: вирус или пожары.
– Я не боюсь, что мы умрем от вируса, потому что мы принимаем все меры предосторожности, но боюсь, что он превратит меня в невменяемого старика и отнимет последние дни. Все, что держало меня в тонусе – лекции, музыка, – теперь прекратилось. Планы поехать на Галапагосы и остров Пасхи тоже рухнули.
– Так даже лучше. Черепах и огромные статуи можно увидеть и здесь. Вам нужно поберечь себя.
Самуил осознавал, что люди его поколения умирают, – у него осталось мало знакомых ровесников. Раньше казалось, что смерть – это то, что происходит с другими; теперь он сам почувствовал, как она ходит за ним по пятам. С тех пор как Самуил потерял жену, старение ускорилось. Он много думал о своем конце, о том, что это может случиться внезапно и он не успеет привести в порядок свои дела. После него останется много заметных следов, как и после Надин, но худшие следы – те, что известны лишь ему: сентиментальный мусор, сожаления, подлые и гадкие поступки. Теперь Самуил каждый день выполнял упражнение: прощал обиды и воздавал благодарности. Он научился этому у Надин, но практиковать стал только в последние годы, когда она уже не могла вести его по этому пути. Время от времени жена являлась Самуилу, как внезапный порыв ветра, и тогда он замирал, затаив дыхание, чтобы ее не спугнуть, и кротко просил побыть с ним еще немножко.
Лодыжка болела; скрючившись, он хромал в своем ортопедическом ботинке, но отказывался говорить о недугах и злился, если Летисия чересчур усердно за ним ухаживала. Падение с лестницы пошатнуло уверенность Самуила; он передвигался осторожно, не осмеливался садиться за руль и опасался, что больше никогда не сможет кататься на велосипеде. Неужели это начало конца? Как долго он сможет сопротивляться неизбежному увяданию тела? А разума? Самуил ни с того ни с сего забывал слова, имена и мысли, и тогда его охватывал страх перед забвением, перед ужасающей перспективой: а вдруг он продолжит жить, но будет не в состоянии помнить и думать? Самуил прикинул, что, если выдержит сердце и с ним не произойдет несчастный случай, он сможет дотянуть до девяноста лет; это означало, что в его календаре остается еще около полутора тысяч дней. Совсем немного: они таяли на глазах, и фактически он уже растратил более сотни, сидя взаперти.
– Если бы не ты, девочка и Пако, я был бы одинок и подавлен, хуже, чем приговоренный к смерти, – признался Самуил.
– Не забывайте о Панчито, – напомнила Летисия.
Самуилу не особо нравился этот попугай-алкоголик, который при малейшей возможности совал клюв в стакан с водкой, а затем ходил, распушив перья, и врезался в стены.
– Вы будете нужны девочке еще как минимум лет десять, Мистер Богарт, так что и не думайте умирать.
* * *
Все началось с того, что Летисии позвонил некий Фрэнк Анджилери, который представился адвокатом и сообщил, что защищает несовершеннолетнюю Аниту Диас. Летисия ответила, что понятия не имеет, кто такая Анита, и повесила трубку. Через полминуты он перезвонил, и Летисия снова повесила трубку. На третий раз ответил Самуил и попросил объяснений. Адвокат сказал, что ему нужно поговорить с Летисией Кордеро об одном семейном вопросе, поэтому она взяла другую трубку, и они выслушали адвоката вместе: Летисию его слова растрогали, Самуила – заинтриговали.
– Речь идет о девочке, которой недавно исполнилось восемь лет. В прошлом октябре она вместе с матерью прибыла из Сальвадора на границу в Ногалесе. Их разлучили, Аниту