которые по приезде обрадовали Аниту, хотя она едва различала цвета, ночью внушали ей тревогу – у девочки никогда не было отдельной комнаты. Самуил подумал, что Анита права; при виде этих обоев его тоже бросало в дрожь. Чтобы уложить девочку в постель, потребовалось около часа, и она уснула только за полночь. На следующий день Летисия снова увидела, что Анита лежит в углу, свернувшись калачиком, и тихо плачет. Летисия обнаружила, что малышка намочила постель.

– Не переживай, Анита, это может случиться с кем угодно, – сказала она, пытаясь ее утешить.

– Раньше, когда мы жили с Титой Эду, я никогда не писала в постель. Не знаю, почему это сейчас началось, – всхлипывая, ответила Анита.

– Тише, солнышко, ничего страшного, мы просто заменим простыню, и все.

Летисия сообщила о происшествии Самуилу, но тот не удивился.

– Она уже взрослая для такого, – заметила Летисия.

– Что будем делать?

– У себя на родине она спала с бабушкой или матерью. Значит, будет спать со мной. Может быть, в кровати Камиль? Она достаточно широкая.

– Бери что хочешь. Придется нам подвигать мебель.

Это была сложная задача. Самуил вовсе не был инвалидом, но прежние силы его уже покинули. Несмотря на его больную лодыжку, они смогли разобрать кровать Камиль и поставить ее у Летисии. С тех пор как Анита начала спать с тетей, постель оставалась сухой. Решение показалось Самуилу не вполне гигиеничным, но он принял его без раздумий, потому что помнил страх, который чувствовал по ночам, когда одиноким мальчиком приехал в Англию и прятал голову под подушку, чтобы никто не слышал его рыданий.

Иногда Самуил в ужасе просыпался от одного и того же кошмара. Темно, глубокая ночь, ветки стучат в окно, слышен крик совы. Он лежит на жесткой, узкой постели, ему холодно, он жутко замерз – и вдруг чувствует под своим телом что-то теплое и понимает, что обмочился. Сколько раз Самуил переживал это в детстве? Стыд, унижение, сдавленный плач, ругань, наказания, насмешки других детей. Воспоминания о том времени были ярче, чем ощущение настоящего, поэтому он бесконечно сострадал Аните, которая сейчас переживала то же самое. Он в точности понимал ее чувства и знал, почему она зовет маму во сне, знал, почему часами сидит у входной двери, слушая шум с улицы, в ожидании, когда появится Марисоль.

В последний раз Самуил видел свою мать среди толпы, когда она провожала его на вокзал. Он был совсем маленький, на нем мешком висели пальто и шерстяной шарф, ботинки хлябали. Он уехал на поезде вместе с сотней других детей. Долгие годы этот образ был мутным, бессвязным, неясным, но в какой-то момент юности он смог сложить кусочки мозаики воедино и понял, в чем дело. Дети в поезде были евреями, и его мать, как и остальные семьи на платформе, решила отправить его в Англию одного, на попечение незнакомцев, без малейшей уверенности в будущем, чтобы спасти от жестокости нацистов. Ракель надеялась, что это временно и совсем скоро они снова будут вместе.

* * *

Много лет назад, в 1995 году, Самуил Адлер посетил Музей Холокоста в Вашингтоне. До этого он съездил в Вену, чтобы увидеть район, в котором родился. В здании, где прежде располагались клиника и квартира его семьи, теперь был банк. Еще Самуил побывал на руинах Дахау, Равенсбрюка и Освенцима – совершил путешествие на дно человеческой мерзости. От лагерей почти ничего не осталось, но сохранились развалины бараков, заборы из колючей проволоки, сторожевые вышки, трубы от печей крематориев, и этого было достаточно, чтобы дать полное представление о преступлениях, которые там совершались. Самуил осматривал зловещие сооружения в давящей тишине – не было слышно ни птиц, ни шелеста травы. Он был уверен, что в воздухе незримо присутствуют мужчины, женщины, старики, дети – миллионы и миллионы душ.

В музее он изучил списки жертв геноцида и нашел в них имя своей матери – Ракель Сара Адлер, а также имена тети Лии и всей семьи по материнской линии, но не отыскал отца. Нацисты вели педантичный учет своих злодеяний, даже гнуснейшие из них были тщательно задокументированы, но некоторые записи так же систематично уничтожались в конце войны.

Для Самуила это мучительное паломничество было неизбежным. Когда мальчик сел на Kindertransport, он утратил свои корни, потерял родителей, бабушку и дедушку; с ним не попрощались, ему ничего не объяснили. Он вырос в ожидании. Ностальгия и тоска были самыми сильными чувствами тех лет. Он прожил детские годы, разрываясь между суровым настоящим, от которого хотел сбежать, и туманными фантазиями о семье и доме, которые подпитывались все более смутными воспоминаниями о мифическом прошлом.

Самуил ходил по музею три дня от открытия до закрытия. Он впитывал истории, запоминал фотографии, осязал присутствие незримых душ, безутешно рыдал и проклинал с яростью, накопившейся за десятилетия. Самуил признал, что его судьба не исключительна, что он лишь одна из миллионов жертв. Он понял, что единственным выходом для матери было разлучиться с ним, чтобы дать ему возможность спастись. Он осознал, что ее страдания были куда тяжелее, нежели его собственные, и что Ракель умерла с именем единственного сына на устах. И тогда Самуил понял, что никогда не сможет изгнать своих демонов и должен научиться с ними жить.

* * *

В последующие месяцы Самуил и Летисия настолько сильно вжились в роли дедушки и тети Аниты, что едва могли вспомнить свое существование до ее приезда. Они переставили мебель так, чтобы девочке легко было перемещаться по квартире, сдвинули диваны, убрали ковры, о которые она могла споткнуться, и поставили столько ламп, что, по словам Самуила, дом своим ослепительным сиянием представлял угрозу для пролетающих мимо самолетов. Летисия отвечала за бытовые задачи – кормить, купать и причесывать Аниту, – а Самуил развлекал и обучал девочку. Она плохо ела, накормить ее стоило немалых усилий, но Самуил настоял, чтобы она сидела за одним столом со взрослыми. Девочка правильно пользовалась ложкой, вилкой и салфетками, у нее были хорошие манеры, и, прежде чем подняться из-за стола, она всегда просила разрешения.

– Большое спасибо, тетя Летисия, большое спасибо, Мистер Богарт, – говорила она по-английски, чтобы Самуил ее понимал.

Сначала она сторонилась его, но вскоре, почувствовав себя в безопасности, перестала бояться и даже к нему потянулась. Старик занимался с Анитой, чтобы она смогла пойти на уроки, как только откроется школа. Он заказал учебные тексты для ее возраста – все на английском – и просиживал с девочкой по три часа в день. Анита училась