— Минута в минуту, — сказал Харун, протягивая руку Лине, потом Джамалу. — Прошу, входите. Я заехал в «Сейнсбери» поблагодарить сотрудников за то, что позаботились обо мне, когда я упал, а менеджер вспомнил, что мои покупки пропали. И взамен моих апельсинов и салата отрядил с одним из своих парней огромную коробку с консервами, овощами, фруктами, печеньем, пирожными, как будто в качестве компенсации. Это подарок от «Сейнсбери» для всех нас. — Он широким жестом указал на кофейный столик, на котором стояли две тарелки — одна с печеньем, а другая с маленькими пирожными в разноцветной глазури.

Он ушел ставить чайник, Лина принялась со знанием дела изучать сладости, а Джамал огляделся. Кресла и диван были большие и старые, с вылинявшей цветочной обивкой и деревянными вставками на подлокотниках. Самое линялое, явно хозяйское, кресло стояло у окна; рядом на столике лежали очечник и книга. Обои были тоже в цветах и тоже блеклые, с побуревшим рисунком. У стены стоял небольшой телевизор, рядом — радио и аудиосистема. Всё старое, видавшее виды. Ковер стоптанный, местами протертый, неопределенного серого цвета — раньше он, наверное, был светло-зеленый или светло-голубой. Всё в комнате говорило о нищете или как минимум о бедности. У самой двери стояло бюро. На нем и на двух стенах помещались пожелтевшие от времени фотографии в рамках; всего их было три. На стенах висели групповые снимки, один сделан в студии, другой — в саду. На бюро стоял женский портрет.

Джамал подошел его рассмотреть. «Покойная жена», — решил он. Лицо у женщины было умиротворенное, словно за миг до того, как был сделан снимок, она велела себе расслабиться. На губах играла кроткая полуулыбка, мягкая и терпеливая, в глазах тоже была смешинка, и казалось, не поспеши фотограф нажать на спуск, она бы широко улыбнулась прямо в камеру. На вид женщине было лет тридцать пять. Она сидела чуть боком, подавшись вперед, и, повернув голову влево, смотрела в объектив — классическая студийная поза.

На кухне щелкнул чайник, и Джамал поспешно вернулся на диван, не желая преждевременно обнаружить свое любопытство. По пути он мельком глянул на фотографии на стенах. На первом снимке было трое: женщины сидели за декоративным столиком, а мужчина стоял сзади. «Видимо, родные сёстры и брат», — подумал Джамал. Второй снимок запечатлел двух мужчин и подростка. Мужчины — дородные, в костюмах-тройках и шляпах. Мальчик, без пиджака, стоял между ними, рука одного из мужчин лежала у него на плече. Они, довольные, стояли в саду, и у мальчика была самая радостная улыбка. На заднем плане поблескивал пруд с каменной скамьей на берегу. Судя по фасонам, обе фотографии были сделаны в промежуток между войнами. Возможно, это были родственники той женщины.

Джамал уселся рядом с Линой, она шепотом спросила: «Это жена Харуна?» Разлив чай, Харун завел разговор. Сделал два небольших глотка и поставил чашку на столик.

— Как вы, наверное, прочитали на открытке, меня зовут Харун, — продолжил он со свойственной ему неторопливостью.

Он замолчал, потом нерешительно, словно раздумывая, стоит ли это говорить, прибавил:

— Харун Шариф.

— Как вы себя чувствуете, мистер Шариф? — спросила Лина. — Надеюсь, медсестра приходит вас проведать.

Харун протестующе фыркнул:

— Тс-с, никаких мистеров, просто Харун. Медсестра приходила только раз, наутро, проверить, жив ли я, а поскольку я оказался жив, мне удалось убедить ее уйти и больше не приходить. Незачем тратить время на меня, когда столько других людей нуждаются в ее умениях. Я прекрасно себя чувствую, Лина, если не считать обычных болей и недомоганий и тогдашнего совершенно неожиданного падения.

— Старческая немощь, — сказала Лина.

— Именно, — рассмеялся Харун и в подтверждение своих слов кивнул. — Надеюсь, вы не будете против, если я спрошу: вы, вероятно, студенты? Что изучаете?

Не прошло и получаса, как Харун явственно вознамерился их спровадить. Предложил еще чаю, они отказались, и тогда он, помедлив, словно желая убедиться, что они не передумают, собрал чашки и блюдца и составил их на поднос. Снова сел в кресло, с улыбкой посмотрел на них с Линой, покосился на окно.

— Что ж, было очень славно, — сказал он после паузы и сделал вид, что собирается встать. — Нужно будет в скором будущем снова организовать чаепитие. Знаю, люди вы занятые, но, когда сумеете выкроить минутку, буду рад снова с вами поболтать.

— Не сказать, что мы отняли у него много времени, верно? — сказала Лина Джамалу, когда они шли домой.

О приглашении на чай к соседу они рассказали Лайзе и Джиму — те как раз вернулись из поездки в Берлин.

— Мы и двадцати минут там не пробыли, — пожаловалась Лина.

Джамал рассмеялся.

— Совсем как мой Ба, — сказал он. — Вот вам чай, выпили — и спасибо, до свиданья. В конце он чуть не силой нас выгонял.

— И всё же он по-своему был весьма любезен, — подхватила шутку Лина. — Если не брать в расчет его манеру прощаться. Зато он предельно ясно выражает свои мысли. Такое вот своеобразное красноречие.

— Как думаете, кто он по профессии? — спросила Лайза. — Точнее, кем был? Ведь сейчас он, наверное, на пенсии?

Лина пожала плечами.

— Это Джамал там всё разнюхивал, как ищейка. Может, он успел найти какие-нибудь зацепки. Джамал, что за книга лежала у него на столике? Возможно, это нам о чем-нибудь скажет.

— «Опыты» Монтеня, — сказал Джамал и рассмеялся, когда они потрясенно замолчали. — Да не знаю я, какая там у него книга! Просто стало интересно, как вы отреагируете на то, что он читает Монтеня.

— Думаю, он писатель, — сказала Лина позже, когда они остались одни.

Джамал отнесся к этому скептически.

— Но ведь он так необычно говорит и столько знает об ирландской литературе.

Вечером, когда они уже легли, со стороны соседнего дома вновь раздались громкий стук и выкрики. Джамал вскочил и начал одеваться, но не успел обуться, как шум стих, повисла напряженная тишина, и тогда Лина окликнула его, и он лег обратно. Назавтра днем Джамал постучал в дверь Харуна.

— Я слышал выкрики и грохот вчера вечером, — сказал он, не входя в дом и оставаясь на тротуаре. — Надо было вызвать полицию.

— Я звонил в полицию, но они говорят, что ничего сделать не могут, — устало сказал Харун. — Это продолжается с тех пор, как умерла Пэт. При ней такого не было. Я видел этих молодых людей. По крайней мере, думаю, что это они, те самые юнцы, которых я встречаю на нашей улице. Не знаю, живут они здесь или просто приходят поозорничать, но я видел их компанию — они ухмылялись мне в