донимать Мариам. Когда она возвращалась из школы, а племянник был дома, он ходил за ней по пятам, говорил слова, не всегда ей понятные, но смысл их она могла угадать по жестам, которыми они сопровождались. Если Феруз и Виджей были дома, его взгляд следовал за ней повсюду и словно притрагивался к ней. Из споров между Феруз и Виджеем можно было понять, что ему не нравится спать на полу, тогда как у нее отдельная спальня. Динешу надо учиться и нормально отдыхать, чтобы усваивать то, что преподают в колледже. Если не может спать — не может учиться. Динеш — так его звали. Она долго не могла произносить его имя вслух. Феруз спорила с Виджеем, говорила: «Мариам нам как дочь». Слыша это, Мариам улыбалась. Виджей говорил: «Да, конечно, и она поймет, что это нужно для блага всей семьи». Мариам понимала, что рано или поздно ей придется уступить комнату, и тогда ей негде будет спрятаться от Динеша, оставшись с ним наедине в квартире.

Начались трения с Феруз: Мариам старалась прийти попозже, чтобы не быть с ним наедине, и не успевала делать все работы по дому как следует. Они решили, что она распустилась, околачивается на улице с ребятами. «В этой стране девушка рано или поздно испортится, как за ней ни следи», — говорил Виджей. Она хотела поговорить с Феруз: кузен Динеш стал угрозой — неизвестно, что он способен был выкинуть. И когда Феруз очередной раз рассердилась на нее за то, что пренебрегает своими обязанностями и долго болтается на улице, — а ведь они все эти годы относились к ней как к родной дочери, — Мариам совсем расстроилась. Она сказала, что кузен Динеш досаждает ей и поэтому она старается не быть дома. «Как досаждает?» — спросила Феруз. «Ты знаешь как», — сказала Мариам. Феруз с гримасой отвращения ударила ее по лицу. Вот что она сделала — ударила по щеке, первый раз за все годы. Потом сказала ей, что она испорченная девчонка, и чтобы впредь такого не говорила. Мариам не могла рассказать Феруз, что он приходит в ее комнату и роется в ее вещах. Не могла рассказать, что он ходит за ней по дому и не дает пройти. Не могла рассказать, что он трогает ее за талию и за бёдра и что однажды сделает с ней кое-что похуже. Но после того, как Феруз ударила ее… Эта пощечина была для нее потрясением. После этого она не могла рассказать Феруз, что происходит и чего она боится.

Кончились экзамены в школе, и ей велели освободить комнату, чтобы у Динеша было нормальное место для занятий. Племянника как будто произвели в аристократы. Он приказывал Мариам принести попить, отчитывал ее за плохо выглаженную одежду, жаловался на еду. Даже к Феруз стал относиться по-другому — улыбался ей как глупой, бывало, не слушал ее, когда она с ним заговаривала. В то лето после окончания школы Мариам устроилась на работу в кафе и думала, что сможет заработать и снять себе отдельное жилье. Но денег не хватало, работа была однообразная, хотя новые подруги ей нравились. Позже она нашла работу на фабрике — тут-то и познакомилась с Аббасом. Иногда заходила в кафе выпить чаю и поговорить с прежними подругами — там ее всегда угощали пирожным. Там она и встретилась второй раз с Аббасом. Он посмотрел она нее и узнал. Поколебавшись, подошел к ней и поздоровался. Она уже не помнила, что он сказал, но, помешкав, он подсел к ней, и они поболтали. Потом он попрощался и сказал: «Как-нибудь еще увидимся».

В тот вечер кузен Динеш пришел на кухню, обхватил ее, стал щупать и пытался поцеловать. Всё время что-то говорил: «Ты приятно пахнешь, ты вся светишься». Он был меньше ее ростом, но крепко сложен. Он был старше ее. Она стукнула его ложкой, которой размешивала суп, но он только засмеялся и не отпустил ее. В конце концов она его отпихнула, но он стоял перед ней, смеялся и грозил пальцем, как будто всё это было в шутку, — лапал служанку для потехи. Так оно и пошло: оставшись с ней наедине, он принимался за свое и с каждым разом всё грубее. Она боролась как могла — била ложками, скалкой, но знала, что однажды, набравшись храбрости, он добьется своего; ей было тошно и страшно от этой мысли. Она думала, что Феруз об этом знает. Феруз смотрела она нее так, как будто всё понимала.

Потом они узнали про Аббаса. Она назвала его имя мимоходом, сказала, что знакомый по фабрике, но, видимо, ее выдал тон. Они допрашивали ее, и в конце концов она была вынуждена объяснить. Шум устроили невообразимый, как будто она совершила что-то непристойное. Это продолжалось два дня — с угрозами запереть ее в квартире, чтобы не могла с ним встречаться, вышвырнуть ее, если не подчинится. Кузен Динеш тоже поучаствовал. «Ты себя не уважаешь», — сказал он, кривя губу, как джинн в одном из индийских киножурналов, которые он обожал читать. В третий вечер, когда она пришла с работы, он притиснул ее к стене на кухне, натянул джемпер ей на лицо и утащил ее в свою комнату. Она сопротивлялась как могла, но он был сильнее и повалил ее на кровать.

«Какая гадость! — думала Анна. — Зачем ты это нам рассказываешь? Почему сейчас? Не желаю слышать эти гнусности!»

— Пока он стаскивал с себя одежду, я вывернулась, убежала в комнату Феруз и Виджея и заперлась на засов, — рассказывала Мариам непривычно ровным голосом, стараясь, чтобы он звучал бесстрастно, несмотря на описываемый ужас. — Я сидела там, пока не пришла Феруз. И слышала, как кузен Динеш сразу набросился на нее с рассказом, как я разделась перед ним, а он стал меня стыдить, и я убежала в их комнату.

Они кричали на нее, угрожали, и она думала, что Виджей выгонит ее или запрет в погребе — если бы он у них был. «Эта порча у нее в крови», — сказал он. Феруз твердила, что если она не проявит уважения, им придется выгнать ее — после всего доброго, что они для нее сделали. Это было в пятницу вечером, она хорошо помнит. Аббас предлагал накануне сходить в кино, но она, конечно, не смогла. А утром, когда все спали, она собрала одежду в хозяйственную сумку и пошла к нему, к Аббасу, и они сбежали из города.

Аббас сказал: «Давай уедем отсюда», и она подумала: