Капитан секунд десять оценивающе смотрел на Шакулина, будто что-то решал про себя.

– Есть у меня одна версия. Есть. И, когда мы вернемся, я вам кое-что покажу.

Листровский кивнул в направлении начавшего заводиться грузовика.

– А теперь давайте в кузов, они уже готовы без нас уехать.

– Где мы там едем, Семен?

Макеев разлегся на своей верхней полке, искусно прилаженной к одному из бортов товарного железнодорожного вагона, в котором они болтались уже третьи сутки.

Семен, поеживаясь в новой шинели, глядел в небольшое зарешеченное окошко, силясь во мраке ночи, разобрать хоть какие-то детали ландшафта.

– Не знаю, товарищ майор, трудно разобрать. Вижу снег.

– Было бы странно, если бы ты его не видел, – хохотнул Макеев, поигрывая алюминиевой ложкой, которой он только что уплел банку тушенки.

– Вроде лес дальше. Не видно.

– Ты приглядись, Семен, приглядись! – не унимался Макеев.

Состав хорошо встряхнуло от нового импульса набора скорости.

Семен, еле удержавшись на ногах, посмотрел в сторону двух полок, расположенных аккурат посередине пустого вагона, и служивших им с майором походными кроватями. По другому борту передвижного помещения располагались громоздкие ворота товарняка, да тусклая лампочка прямо над ними. Светила она настолько невнятно, что с места, на котором сейчас стоял Семен, было почти невозможно разобрать очертания груза, который сопровождали двое военных. Два здоровых железных контейнера, заняв всю дальнюю стену вагона, чернели в полумраке, созданном лампочкой, и противно поскрипывали, периодически задевая друг друга. От контейнеров веяло чем-то нехорошим, поэтому Семен даже не пытался лишний раз глядеть на них, тем более в темное время суток. Что лишний раз тревожить воображение! Пес его знает, что везут в этих кованых ящиках барнаульские лабораторные крысы! Их с Макеевым задача – просто сопровождать груз до Москвы, а там передать эти жестянки кому надо. И все.

– А что вы так интересуетесь, товарищ майор?

– Да, тут места мои родные. Я же уральский, коренной, я с Магнитки.

– Это где такое?

– Где-где, в Караганде! – засмеялся Макеев, слезая с койки вниз и пытаясь ногами опуститься точно в ботинки. – Тута это, мы же Миасс проехали только что. Скоро Златоуст должен быть, вот от него на север километров сорок, там и моя Магнитка. Вся семья в шахтах в этих копалась, и я бы сейчас копался. Кабы не война.

Макеев уселся на койке Семена и содрал листок отрывного календаря, висевшего на обшивке вагона.

– Во, вишь! – он помахал сорванным листком, – уже и пятое февраля 65-го года подошло к концу.

Семен слегка усмехнулся.

– Вы что, дни считаете?

– Привычка, сынок, привычка. Помнится, в блокаду мы каждый денек считали, драгоценные дни были. Прожил день – уже хорошо.

Макеев с какой-то далекой тоской посмотрел на слабо светившую лампочку.

– Как же вы в Ленинграде оказались, коль вы с Урала? – не дал ему предаться грусти Семен.

– Не поверишь! – горько усмехнулся майор. – В шестнадцать лет поехал в Ленинград море посмотреть. Страсть, как хотелось увидеть! Не знаю почему, но очень хотелось! Благо бабка у меня там жила. Прибыл я прямо перед войной, как оказалось, двадцатого июня. Так и остался в городе, как немец попер. Бегал по крышам зажигалки тушил, чтобы немцы бомбы наугад бросали. Но тяжко было, тяжко. Когда блокадные дни один за другим пошли, вот тогда я понял, почем фунт лиха. Голодно, холодно. – Макеев даже как-то съежился. – Да, что там рассказывать! – махнул он горько рукой. – Не хочу думать. Почти каждую ночь один и тот же сон снится.

Семен участливо поглядел на старшего товарища, которому он годился в сыновья.

– Товарищ майор, вы в Ленинграде до самого снятия блокады находились?

– Н-е-е-т. – протянул Макеев. – Я на охране ледовых обозов состоял. «Дорога жизни», наверняка слышал о такой?

Семен утвердительно помахал головой.

– В первую зиму нас как-то «юнкерсы» давай долбать. Машины одна за другой в воду уходят, кругом паника, наши не знают, что делать. Да, и ледок слабенький был. Все начало расходиться под ногами. Наша зенитка тоже под лед затянулась. Я махнул на соседнюю льдину, потом на вторую. Кругом вопли, «юнкерсы» ревут как сирены. Страшно. Взрывы, пальба, крики. У меня все в голове помутилось. Метнулся к ближайшему грузовичку в кузов, тот рванул вперед, что есть мочи. Из-под бомбежки выехали, оказался на том берегу Ладоги, не блокадном.

– Ну, вы даете! – непонятно чем восхитился Семен.

– Да, уж, что там давать! – отмахнулся Макеев. – В штабе давай у меня спрашивать, готов ли обратно с обозами ходить. Все-таки малой еще был, вроде как приказывать трудно. Кому захочется возвращаться. Я замялся. А тут один из офицеров что-то про море мне давай рассказывать. Мол, где-то в Белом море формируются бригады из мальчишек в школу юнг, чтобы потом на флот попасть. Ну, я и махнул, недолго думая. В общем, с 43-го года на эсминцах по Ледовитому океану ходил. Караваны встречали англо-американские.

Состав снова дернулся, теперь уже при торможении, от чего контейнеры противно заскрежетали и гулко ударились о стену вагона.

– Ух! – Макеев погрозил кулаком темноте контейнерного угла, – не нравятся мне эти замечательные ящики. Какие-то они… не знаю, подозрительные… недобрым от них прет чем-то!

Семен с трудом переключил мысли от блокадного Ленинграда и североморских эсминцев Великой Отечественной к обстановке в вагоне.

– Товарищ майор, а что в них, что за груз мы везем?

– Я не больше тебя знаю, – ответил Макеев, искоса поглядывая в направлении темного угла, – некий продукт биологической лаборатории. Да, ты не заморачивайся этим! В нашем с тобой, как говорят англичане, бизнесе, то есть деле, главное безо всяких эксцессов провести груз из пункта «А» в пункт «Б». И не задавать лишних вопросов. Я, Семен, в сопровождении уже пять лет, чего только не перевозили.

– Например?

– Сам знаешь, – хитро подмигнул Макеев младшему товарищу, – не могу тебе ничего сказать, военная тайна. Работа у нас такая, – чуть помедлив, добавил он.

– Ну, да. Ну, да, – тяжело вздохнул Семен, и снова повернулся к окошку. – Я просто почему про контейнеры спрашиваю. Мне кажется, что сегодня утром слышал какие-то вздохи оттуда. Знаете, такие короткие. Но, как бы это объяснить, грозные, что ли.

Макеев внимательно посмотрел на контейнеры, чьи контуры сейчас в свете тусклой лампы еле проглядывали сквозь тьму дальнего конца вагона. Слова Семена насторожили его, так как он сам улавливал сегодня что-то подобное.

Мысли Макеева прервал Семен.

– Почти остановились, вообще еле ползем, – для начала провозгласил он, все так же поглядывая в зарешеченное окошко. – Может в них звери