Союза остались у разбитого корыта. К трудностям не привыкли, а к хорошей жизни – да. Вот и несли в ломбарды все, что было более или менее ценным. Элиза, впрочем, недалеко ушла от отца. Тот хоть квартиру сохранил. Но, с другой стороны, останься он жив, неизвестно, в какую помойку они бы переселились.

А ведь не самое тяжелое время тогда было! Не лихие девяностые, а вполне цивилизованные нулевые. В самый беспредел все в семье осталось: квартира, дача, антиквариат, машина «Волга». Но тогда дед был жив. Изикил Райшман. Все сберег для потомков. А те разбазарили…

Вспомнив об этом, Элиза налила себе еще. Уже побольше. Выпив, вернулась к воспоминаниям о своей работе в ломбарде. Располагался он на Малой Никитской. В шаговой доступности от дома. Платили там по московским меркам копейки, но Элизе нравилась работа. Она пребывала среди красивых вещей, могла ими любоваться… И втихаря попивать коньячок из кофейной чашки. У них только предметы старины принимались и продавались. Скорее, это была антикварная лавка. Хотя и советские изделия рассматривались. Только не новодел. Огромную печатку граммов на двадцать чудом дожившего до наших дней братка у них не принимали, а серебряные сережки с гранатами довоенных времен – да.

Сидела как-то Элиза за своей стойкой, скучала. Народу никого. Охранник от нечего делать постоянно бегал курить. И тут заходит в ломбард старушка. Крохотная, седенькая, на вид столетняя. Протягивает Элизе тоненькое колечко с небольшим камнем. Затертое, невзрачное.

– Доченька, посмотри, пожалуйста, – говорит она. – Можно хоть что-то за эту безделицу выручить?

Элиза взяла кольцо, положила на салфетку, поднесла к нему лупу.

– Сыну памятник поставить надо, пока сама концы не отдала. А с пенсии не получается скопить.

– Семейная реликвия? – спросила Элиза, переложив кольцо. Теперь она смотрела на него через линзу микроскопа.

– Не то чтобы… Просто памятная вещь. Муж на помолвку дарил, вскоре поженились, и он на фронт ушел – Великая Отечественная началась. Погиб под Берлином. – Старушка сама поняла, что заболталась, и тут же переключилась: – Но кольцо золотое. И камешек настоящий. Не фианит.

– Вы правы, это желтый топаз.

– Дорогой он?

– Увы, нет. Камень полудрагоценный. Но вещица интересная. У нас иностранцы часто такие покупают. Вроде ценности небольшой, а с историей.

– Сколько за него дадите?

– Больше пяти тысяч не могу.

– Так мало? – ахнула старушка.

– Хорошо, семь.

– Ой, мало. Что мне семь? Пойду я тогда.

– Бабушка, стойте, – схватила ее за сухонькую ручку Элиза. – Давайте я у вас его куплю за двадцать. Себе оставлю. На память о вас и вашей с мужем любви. Больше не могу, у меня зарплата тридцать. Но мне так хочется вам помочь.

– Хорошо. Это же безделица, да? А в могилу я ее не унесу.

– Только квитанции вам не смогу дать. Я же для себя беру.

– Да-да, понимаю…

Элиза вытащила из кассы двадцатку, протянула ее старушке, кольцо сунула в карман и, видя, что охранник уже возвращается, пошла провожать посетительницу на улицу. Бабуля еще что-то говорила о муже, сыне и памятнике, который нужно поставить на его могилу, а Элиза только и думала о том, как бы не попасться. Она отключила камеру сразу, как поняла, что ей попало в руки. Вернется, включит. А вот где возьмет двадцатку, чтобы положить ее обратно в кассу?

Но все у Элизы получилось. Охранник не заметил, что камеры были на время отключены, дал ей полчаса, чтобы сбегать в аптеку за женскими лекарствами, о которых мужчинам знать не надо. В это время она взяла микрокредит.

Его погасила через день. И плевать, что за сутки набежало десять процентов. Она продала кольцо за три с половиной миллиона. Могла бы и дороже, но Элиза торопилась. Желтый камешек был не топазом, а бриллиантом в три карата. Бабуля не знала, какой ценностью владеет. А Элиза сразу поняла. Но обманула старушку. Зачем ей столько денег? На памятник сыну? Но он умер, а она, Богема, жива. И она так давно не кутила!

Получив деньги, она пошла в отрыв. Но на одежду уже особо не тратилась, лишь аксессуары покупала. И рестораны обходила стороной. Еда ее мало интересовала. Выпивка – да. Богема колесила по клубам, барам. Танцевала на столах, иногда просыпалась в чужих квартирах с незнакомыми мужчинами. Искренне верила в то, что ни с кем не спала. Но пришлось сделать аборт, а до этого вылечить гонорею. Однажды по зубам получила от жены своего случайного даже не партнера, собутыльника. И коронки слетели, обнажив обточенные зубы.

Она сбавила обороты. Стала экономить. И все равно деньги кончились. Элиза опять все профукала. Точно как отец! Тогда запила жестко, перестала за собой следить, закрылась от мира в своих четырех стенах. Очнувшись, увидела в зеркале костлявую старуху с одутловатым лицом и седыми патлами. Ужаснулась, конечно. Но ничего во внешности менять не стала. Плевать на нее. От зависимости бы избавиться…

И все же Элиза выпила третью. После чего спрятала бутылку со стопкой в шкаф. Девочки уже были у ее подъезда.

Она встретила их в прихожей.

– Вы не в полном составе? – удивилась Элиза.

– Дашка игнорит нас, – ответила ей Матвей. Она снова переоделась. Утром была в джинсах и худи, а сейчас в брючном костюме по фигуре. На ногах опять лодочки на каблуке. Волосы собраны в высокий хвост. Красавица! – Ну да фиг с ней. Пользы от Тюли все равно никакой.

– Может, боялась встретиться с Нео?

– Зачем я ребенка буду с собой таскать? – нахохлилась Мара. – Он с полюбившейся ему нянькой у меня дома. Благо Том-Ям свободная женщина, ей не перед кем отчитываться. Если что, на ночь останется.

Гуськом они прошли между шкафами к комнате Элизы.

– Ничего не изменилось, – выдохнула Матвей. Она впервые перешагнула порог этой квартиры в настоящем. В ее памяти вся она принадлежала Райским. И тогда был жив дед, с которым она резалась в