– Он знал, что ты его любишь.

Шумно выдохнув, Дэнни уставился в потолок.

– Виделись мы в декабре, а еще через пару недель отец ехал на своей развалюхе по шоссе Эйзенхауэра. Шел сильный снег, дорога была скользкая, как зеркало. Воскресное утро, но отец выехал на работу. Тормоза отказали…

Обхватив Дэнни за плечи, Карен прижалась к нему.

– Милый, ты мне уже рассказывал. Незачем будоражить горькие воспоминания…

Дэнни все-таки продолжил:

– Я не говорил тебе, что коп, выехавший на место аварии, пришел на похороны. Меня это по-настоящему растрогало.

Он прекрасно помнил того полицейского: крепкое тело футболиста, типично коповские усики, железное рукопожатие и тихий, еле слышный голос.

– То, что он рассказал, поразило меня до глубины души.

Сраженный горем Дэнни не замечал крепких объятий Карен.

– Патрульный полицейский видел немало аварий, умел их «читать»: следы заноса, битое стекло, точки столкновения рассказывают обо всем. Обычные истории: люди засыпают за рулем, ведут машину в нетрезвом состоянии, не следят за дорогой. С отцом все произошло по-другому.

– В каком смысле? – прижавшись щекой к его щеке, спросила Карен.

– Коп восстановил события по следам шин.

На похоронах Картер понял, что отец не мог поступить иначе. Авария предстала перед ним в мельчайших подробностях: отец за рулем, в салоне негромко играет радио, пальцы сжимают сигарету, сквозь залатанные сиденья сочится холод. Внезапно он понимает: что-то не так. Отец лихорадочно жмет на тормоза, они не слушаются. За окнами валит снег, старенький «форд» окружен плотным потоком машин…

– Отец специально свернул к бетонным заграждениям, – выдохнул Дэнни.

– Самоубийство? – недоверчиво переспросила Карен.

Дэнни покачал головой:

– Нет. Просто тормоза отказали посреди шоссе, да еще в снегопад. Если бы он попробовал свернуть вправо, к обочине, его бы пропустили, но он боялся в кого-нибудь врезаться. В соседней машине могла быть целая семья. В общем, чтобы люди не пострадали… – Он взглянул на Карен. – Отец не стал рисковать чужими жизнями и свернул налево. Шоссе расширяли, вдоль трассы поставили бетонные заграждения. Папа ехал со скоростью около восьмидесяти километров в час и знал, что шансов нет.

Глаза Карен наполнились слезами.

– Я столько лет носил это в себе!.. На похороны меня привели под конвоем. Через три месяца я вышел из тюрьмы и тут же вернулся к старой жизни. Сделал вид, что исправился: устроился на работу в бар, снял новую квартиру, но в глубине души знал, что все это самообман. Вскоре мы с Эваном ограбили управляющего, когда тот шел сдавать вечернюю выручку. После нападения на ломбард я понял, что давно пора встать на верный путь, начать жить как полагается. По-отцовски.

Воспоминания терзали душу. Дэнни считал себя умным и рассудительным, но совершил слишком много ошибок. Эван вновь встал на его пути, и за хот-догами они обсуждали, что заставляет людей выбирать преступный путь. Макганн утверждал, что экономические причины и государство вынудили его взяться за пистолет; что надо бороться не на жизнь, а на смерть, когда обстоятельства складываются против тебя. Дэнни понимал, что это отчасти верно. Бедняки, как отец, вкалывают по семь дней в неделю, чтобы не умереть с голоду; богатеи, как Ричард, жируют на всем готовом. Эта примитивная точка зрения не отражает всю сложность и многообразие жизни. Право на выбор существует для всех, но Дэнни раз за разом предпочитал выбирать неверные решения, прекрасно сознавая свои ошибки и не желая их признавать.

– Этого больше не повторится, – сказал он, глядя на Карен.

Неожиданно он осознал, что на этот раз настроен серьезно. Не надо бояться последствий. Не надо совершать удобных ошибок и выискивать ловкие ходы.

Дэнни ясно понял, что нужно сделать.

В широких окнах виднелось холодное голубое небо, облепленное тяжелыми тучами. Солнечный свет казался нестерпимо ярким и начисто лишенным тепла. Дэнни всегда воспринимал Хэллоуин как первый день зимы, а в этом году – особенно.

– Я в кофейне. – После каждого слова в трубке раздавалось гулкое эхо. Сотовые телефоны становились все меньше, но качество звука никого не волновало. – Подожду еще пару минут, а потом уеду.

– Я приеду! Звонить можно откуда угодно! – предложила Карен.

– Нет.

– Дэнни!

– Мы уже сто раз все обсуждали, – мягко напомнил Картер.

– Я хочу помочь! Я на твоей стороне! – В голосе девушки звенело раздражение.

– Знаю. – Подавшись вперед, Картер выглянул в окно. Поток транспорта не интенсивнее обычного, усиленных отрядов полиции нет. Копов Дэнни не ждал, но они с Карен решили: рисковать больше нельзя.

– Карен, Дебби может испугаться, увидев тебя. Все должно пройти гладко!

– Ладно… – вздохнула девушка.

– Все получится, вот увидишь!

– Будь осторожен, хорошо?

– Обещаю. Номер у тебя под рукой?

Карен зачитала номер сотового Нолана.

– Отлично. Не отходи от телефона. Как закончу, сразу перезвоню. Милая… – Дэнни запнулся. – Прости, что втянул тебя в эту историю.

– Буду ждать. – Карен повесила трубку.

Глотнув кофе, Дэнни осмотрелся, чтобы развеять нервное напряжение. На кирпичных стенах – громадные картины-комиксы, за стойкой – бармен с проколотыми бровями и тяжелыми, оттягивающими мочку кольцами в ушах. Кофейня находилась в авангарде джентрификации,[28]присоединившись к небольшой группе заведений, которые воспользовались бумом на рынке недвижимости. Решение правильное, но слегка преждевременное. Украинских бабушек и мексиканских чернорабочих в районе по-прежнему намного больше, чем представителей золотой молодежи, готовых выложить пять долларов за чашку капуччино. Кофейня идеально подходила Дэнни: тихо, спокойно, в зале большие окна, выходящие на улицу. Чуть податься вперед – видны Пайк-стрит и строительная площадка, где Дебби сторожит мальчика.

Идея возникла вчера вечером. Дэнни решил сделать очень рискованный упреждающий ход, в отличие от предыдущих ответных действий.

Вчера он неожиданно отстранился от Карен и произнес:

– Томми!

– Похищенный мальчик? – удивленно переспросила девушка.

– Он – ключ ко всей операции! Если забрать Томми, у Эвана не останется козырей!

– А пистолет?

– Да, верно. – Дэнни спокойно встретил ее взгляд. – Но по крайней мере Эван не наведет его на безвинных людей.