Вдоль всего коридора по обеим сторонам тянулись стеллажи, толстые и грузные от монографий лингвистов и ученых мужей; проходы сии казались гораздо темней, нежели Письмоводительская внизу. София стояла, возложив одну руку в перчатке на книжные корешки. Когда он сделал шаг вперед, она ему улыбнулась. Прическу ее увенчивал небольшой ток, сдвинутый к затылку. Украшена шляпка была вышивкой львиного зева и приколотым пером.

Из чистой привычки шепелявость вновь проелозила у него меж губ.

– Мисс Сливковна, – произнес Трепсвернон. Он взял ее за руку и слегка поклонился, что, должно быть, показалось лихорадочным содроганьем. – «Новый энциклопедический словарь Суонзби» недостоин.

София выглядела сияющей, лучистой, какой там самый прекрасный синоним можно подобрать к слову зардевшейся.

– Вы здесь повидать мистера Фрэшема, – продолжал Трепсвернон, очевидно не в силах снести молчанье между ними. Утвержденье ненужным хламом стыло в воздухе.

– Нет-нет. – Тон ее был легок, смутен, чуточку отсутствующ, несмотря на теплоту ее улыбки. Пока Трепсвернон приближался, дюймы меж ними слабо пробирало спиртным. Это было неожиданно – на какую-то дикую секунду ему подумалось, не сам ли он пахнет выпивкой.

Она обратила к нему сияющие глаза и чуть моргнула, словно бы просыпаясь.

– Восхитительно видеть вас вновь! Как вам новая ручка? – Любуясь им, она смахнула незримую пылинку у него с плеча. Трепсвернону приятна была перемена в ее манере держаться и ее внимание. – Примите мои искренние извиненья за то, что я отвлекла вас с пьедестала внизу, – продолжала она. – Ну не ловко ль вы там смотрелись? Когда не подстерегаете пеликанов, вы просто загляденье.

– Принимаю это как комплимент от человека, пыряющего их в шею.

– В хирургических целях.

– Именно что. – Большим пальцем он ткнул вниз. – И я был рад оттуда сбежать. Вы провели здесь все утро? – Мысль эта казалась нелепой – словно не ведать, что Бог или Дьявол пристально наблюдают за тобой, увлеченным трудами.

– Я пришла минут десять назад – все, похоже, были заняты, поэтому я решила удовлетворить свое любопытство об этом месте. – Она обвела коридор рукою. – Теренс рассказывал мне о кошках, но я и вообразить себе не могла столько их табунов.

– Обществ. У кошек не бывает табунов.

– Но сгонять вместе же их можно, правда?

– Это пока не моя забота, и я не знаток. Мне жаль, что никто не встретил вас у дверей… – Но София не слушала – она двинулась вдоль стеллажей, рассеянно трогая книги. Идя, она вела пальцем по корешкам. Не заметила этого, но под легким углом зацепила одну книжную рубашку и бумага надорвалась.

Трепсвернон нагнал ее и подстроил свой шаг к ее. Он не знал этих коридоров во втором этаже Суонзби-Хауса. Предполагал, что проф. Суонзби использует их, решая деловые вопросы составления словаря: справочники и источники заменены здесь на гроссбухи и бухгалтерию, столы же нужны для составленья призывов к публике подавать в редакцию слова и их определения для вящего блага.

София произнесла:

– Я очень надеюсь, никто не будет против того, что я устроила здесь себе небольшую экскурсию, пока все вы были заняты внизу.

– Могу я спросить, как вам понравилось?

– Та главная зала поистине весьма необычайна. Произвела на меня огромное впечатление! Вот так фабрика.

Трепсвернона кольнуло ревностью: сам он свежим взглядом увидеть ничего этого не мог. Вообразил, как София ходит между конторок – мимо его конторки! – в опустевшей зале, как путешественница, от которой не требуется ни быть чем бы то ни было занятой, ни даже выглядеть занятой, как здешняя служащая, от кого могут этого потребовать ее занятия. Трепсвернон представил, как сам проходит через эту залу и при этом занят лишь досугом и развлеченьем. Для него зала теперь слишком уж прочно связалась со службой, коя в ней выполнялась, она была синонимом затекшей шеи и мозолей на среднем пальце, натертых от многих лет писания. Никакие головные боли – мост мост мост – от перепроверки источников, вероятнее всего, не мучили ум Софии, когда шла она сквозь самую сердцевину «Суонзби-Хауса», – и никаких ей попутных мыслей о бумажных порезах, никаких шмыганий Апплтонова носа. Она-то могла ходить как ей было угодно и относиться к Письмоводительской так, словно вступила в монастырь или галерею, смотря по настроению, в грот или склеп, а не в словарь, создаваемый тяжким трудом. Он воображал, как София протягивает палец к какой-нибудь полке с ячеями на стене Письмоводительской, касается их бледно-голубых каталожных карточек, и все это предприятие, его мощь, потрясает ее.

Даже в такой грезе наяву это бы не слилось в образ – он представил себе, как она отдергивает палец, будто ошпарившись.

София произнесла:

– Мы с Теренсом вчера прогулялись по музею после нашего освежающего тет-а-тета в кафе. Ему ужасно было от того, что он вас так отправил, знаете. Теренсу далеко не безразличен этот благословенный словарь, и я по правде считаю, что он этого делается чуточку бесчеловечен. Но еще он сказал, что снова случайно наткнулся на вас вечером в Письмоводительской, и я очень надеюсь, что он извинился, – вас вынуждают трудиться здесь круглосуточно, должна заметить.

– Он упоминал, что видел меня?

– Упоминал.

– Упоминал. – Фрэшем в темноте вчерашнего цоколя, лоб в поту, мисс Коттинэм прячется за неиспользуемыми печатными станками, они хихикают во тьме. Трепсвернон уставился себе на рукав.

– Вернемся к лестнице? – спросила София. – Не уверена, что этот коридор ведет к чему-то интересному.

Трепсвернон позволил ей взять себя за руку, и они вернулись туда, откуда пришли.

– Быть может, Фрэшем упоминал при вас, чем закончилось мое путешествие на Ха-Ха-роуд?

– Нет, этого не говорил. Чем-то интересным?

Странный ужасный цвет, не поддающийся определению.

– Нет.

– Язык никогда не спит, я полагаю, – произнесла София и рассмеялась. То был тугой, высокий смех – и его Трепсвернон узнал. Он мог бы составить целый словарь фальшивого смеха. Этот хохоток звучал, как тот выпад, каким он сам пользовался, если рот ему марало тревогою и от нее напрягалось горло: так смеялся он лишь для того, чтобы скрыть голос, каковой иначе надломится от чувства. Пока шли они, Трепсвернон наблюдал, как она поглядывает на потолок – словно бы взять себя в руки.

– Мисс Сливковна…

– Меня не так зовут, – ответила София, и вновь тон ее был бодр. Словно сие был незначительный факт. Трепсвернон замер на месте. Однако она шла дальше, и ему пришлось поспешать за нею, дабы не отстать.

– Прошу прощенья? – проговорил он.

– Я сама виновата.

Мост мост мост.

– Вы имеете в виду… Я обращаюсь к миссис Теренс Кловис Фрэшем?

В коридоре расцвел истинный смех Софии, и на сей раз настал