– Именно.

Ирландец посмотрел на Холмса скептическим взглядом:

– А как вы намерены провернуть эту маленькую хитрость? Чтобы открыть ячейку, нужно два ключа, но вряд ли кто-то из служащих банка примет вас по ошибке за Эйнара Блегена. Я хочу сказать, вы гораздо симпатичнее.

Я счел комментарий Рафферти забавным, и даже Холмс улыбнулся.

– Я в курсе, что требуются два ключа, поэтому собирался попросить доктора Уотсона о помощи. Я заметил, что вы сегодня плохо выглядите, мой друг.

– Что вы имеете в виду? Я себя чувствую как никогда хорошо.

– Нет, кожа какая-то желтушная, очень даже желтушная, – настаивал Холмс, откинувшись в кресле и изучая меня, будто портрет в Национальной галерее. – Возможно, вы что-то подхватили. Вы заболели.

– Но, Холмс…

Отмахнувшись, сыщик перебил меня:

– Мне лучше знать, Уотсон, так что давайте не будем спорить. Вы скоро всё поймете. Понимаете, у меня тут есть небольшой план.

Разумеется, за годы нашей дружбы с Холмсом я часто был вовлечен в его «маленькие планы», что предполагало исполнение какой-либо роли. Сам Холмс был, конечно, превосходным актером, которого очень радовала бесконечная вереница масок. Я же, с другой стороны, без особой охоты соглашался опробовать себя в драматическом искусстве, предпочитая оставаться самим собой. Обычно Холмсу требовалось изрядно потренировать меня, прежде чем я мог удовлетворительно справиться с ролью. Правда, постепенно я набрался опыта, и даже сам Холмс наградил меня высшей похвалой, сказав, что я играю «почти как актер», когда я изображал распущенного деревенского сквайра во время расследования печально известного дела об убийстве с участием лорда Клавертона. Но я и представить не мог, что за роль уготовил мне Холмс на этот раз.

– Безумная идея, – проворчал я, выслушав объяснения.

Однако Холмса мое ворчание не разубедило, да и Рафферти не спешил на помощь.

– А мне кажется, чудесно придумано, – сказал он, похлопывая меня по плечу. – Хотел бы я увидеть ваше представление.

– Не беспокойтесь, – улыбнулся Холмс, – я расскажу вам в красках. Думаю, наш добрый друг будет просто незабываем. А теперь я хотел бы услышать, мистер Рафферти, что вы разузнали сегодня.

– Боюсь, немногое. После того как вы с доктором Уотсоном уехали в Холандберг, я отправился к местному зерновому элеватору, где любят собираться и болтать здешние фермеры. Разумеется, я обнаружил там целую толпу, они трепались о своем, но вскоре разговор зашел о руническом камне. Разумеется, они все его видели и считают подлинным, еще бы… – Тут Рафферти начал имитировать ужасный шведский акцент: – «Но расве шэ не странно, что он быть в корнях и остаться такой чистый».

– Пародист из вас никакой, – сообщил я ирландцу, который состроил гримасу, притворившись, что задето его самолюбие.

Затем он продолжил:

– Я спросил, знают ли они кого-то, кто сфотографировал камень на том месте, где он был найден. Но все в один голос ответили, что фотографий не видели, и это странно, поскольку холм стал местной достопримечательностью. Такое впечатление, что сюда стекались со всего региона на мили вокруг, чтобы поглазеть на место чудесной находки. К несчастью, сам камень все видели уже после того, как его вытащили из корней дерева и выставили в банке. Но мистер Вальгрен на несколько дней оставил то самое дерево лежать нетронутым. Парни, с которыми я говорил, подтвердили, что корни были искривлены, будто между ними и правда застряло что-то.

– А кто-нибудь из них смог на взгляд определить возраст дерева?

– Тут мнения разошлись, – пояснил Рафферти. – Один бородатый старик сказал, что дерево и впрямь выглядело старым, но другой фермер возразил, что тополю скорее всего не больше десяти-двадцати лет. Сомневаюсь, что здесь мы достигнем согласия.

– А почему так важен возраст дерева? – спросил я.

Рафферти пояснил:

– Он важен потому, что если тополь не был таким уж старым, то кто-то просто засунул рунический камень между корней, когда деревце было маленьким, скажем, года четыре назад или пять. Вот почему корни обвили камень и возникло ощущение, что камень пролежал в земле довольно долгое время.

– Это куча мороки, – заметил я.

Рафферти согласился, но добавил:

– Втиснуть камень между корней уже взрослого дерева еще проблематичнее. Я попробовал в свое время вытащить из земли пенек, так вот: корни сидят как влитые. Надо приложить большие усилия, чтобы раздвинуть их.

– Очевидно, возраст дерева остается пока что загадкой, – сказал Холмс. – Позвольте спросить, мистер Рафферти, преуспели ли вы в поисках фонаря, от которого откололся тот фрагмент, что мы нашли на ферме Фегельблада?

– А рассказывать почти нечего, мистер Холмс. Я зашел в скобяную лавку Пека, напротив отеля. К несчастью, мистер Пек не слишком хорошо разбирается в фонарях, но, как мне сказали, в городке есть еще две похожие лавки.

Холмс кивнул:

– Мы с доктором Уотсоном прогуляемся после обеда до банка и заодно зайдем в эти лавки. А пока что, мистер Рафферти, я хочу, чтобы вы осмотрели номер мистера Ларссона в отеле, если вы сможете провернуть это тайком. Особенно мне интересно, куда делась его записная книжка. А еще…

– Можете не говорить. Вы хотите, чтобы я выяснил, не отправляли ли что-то похожее на рунический камень на ферму Фэрвью. Я переговорю с мистером Кристиансоном на железнодорожной станции после обеда. Кстати об обеде: думаю, сегодня в меню сэндвичи с ростбифом и картофель с подливой. Я не слишком уверен во многих вещах, мистер Холмс, но одно знаю точно – нельзя вести расследование на пустой желудок. Пора обедать!

Перекусив вместе с Рафферти, мы с Холмсом быстро двинулись по Бродвею к офису Коммерческого банка. В отличие от простоватых соседей, банк как минимум претендовал на то, чтобы произвести архитектурное впечатление, поскольку здание было построено целиком из кирпича и облицовано гладким серым камнем. Главный вход украшали две дорические колонны и два терракотовых грифона, чьи свирепые позы предполагали, что учреждение не отдаст без боя свои ценности ворам и другим проходимцам. Над двумя этими охранниками на каменной табличке красовались три слова: «Бережливость, безопасность, процветание».

Холмс остановился взглянуть на табличку и сказал:

– Вскоре увидим, соответствует ли банк своему лозунгу.

Оказавшись внутри, мы сообщили, что хотели бы взять в аренду ячейку. Нас отправили в подвал, где мы обнаружили хранилище, за которым присматривал пожилой охранник по имени Томас Амдал. Приняв оплату и взяв образцы подписей, поскольку мы с Холмсом решили снять ячейку на двоих, Амдал выдал нам ключ от секции под номером сто сорок восемь.

– Знаете, я суеверный, – внезапно заявил Холмс, протягивая ключ обратно Амдалу. – Хочу круглый номер. Как насчет двухсотой? Эта ячейка свободна?