Уничтожает и людей, и хлеб.

Сталин еще раз обдумал вывод и решил, что тот непротиворечив.

«Что же, продолжим», – он зачеркнул первый пункт.

Немного поразмышлял и зачеркнул второй.

С Каплан вообще странно получилось. Версий много, но вот проверить ни одну невозможно. Единственное, что можно сказать точно, это странное, нетоварищеское, непартийное поведение Свердлова. «Постановление о красном терроре», продавленное им во ВЦИК, удивительным образом подтверждающее первый пункт.

«Неужели он устроил покушение на Владимира Ильича, а потом убрал исполнителя? – думал Иосиф Виссарионович. – Недоказуемо, но ведь свое постановление он принял. Что же получается? Покушение на Ленина, для того чтобы захватить власть? Не получилось. Так он под шумок продолжил то, чем занимался, воспользовавшись болезнью Ильича? Недоказуемо, но очень похоже».

Сталин зачеркнул все пункты, кроме шестого, и задумался над ним.

«Зачем нужно было убивать царя? Привезли бы в Москву, осудили бы на открытом процессе и повесили бы, если уж так приспичило. Могли отпустить в ту же Англию, у жены там родственники. Поторговались бы еще. Бездарно и сумбурно как-то. Вместо этого сделали из бездаря мученика. Умно поступили».

Иосиф Виссарионович поднялся со стула и опять принялся расхаживать вокруг стола.

Вывод, который он сделал, говорил о том, что убийство царя и его семьи осуществлено именно с целью поссорить Россию и Англию, а значит, и со всей Антантой окончательно. А для чего?

Ответ был прост – русский хлеб и рынок в Европе. Голодная, уставшая от войны Европа тоже хотела хлеба. Взять его можно было в аграрной России. Это было легче всего, но только при наличии порядка в стране и этого самого хлеба.

«А сейчас ни того, ни другого, – Сталин смотрел на написанное и еще не зачеркнутое слово «зачем». – А скоро будет и некому».

Получалось, что американцы таким вот, не сказать, чтобы очень сложным путем лишали Россию порядка, мира, хлеба, денег, людей и при этом выводили свои продукты на новые рынки сбыта и закреплялись там на неопределенный срок.

«Молодцы! Все-таки семейные дела – это что-то. Один брат – «бывший» американский банкир, второй брат – французский офицер, третий – практически глава страны. Как все просто». – Иосиф Виссарионович остановился и восхищенно покрутил головой.

Через одного из братьев продвигала свои интересы некая группа заинтересованных лиц, второй, офицер Антанты, периодически появлявшийся в России, скорее всего, осуществлял связь с Яковом через Вениамина Свердлова и координировал действия, а белочехи были только прикрытием, третий старался в силу способностей и испорченности.

Иосиф Виссарионович продолжил рассуждать про себя и задавать вопросы:

«Ради чего белочехи рвутся домой именно через Архангельск? Могли же поехать через Владивосток, тем более сейчас. Зачем хотят умирать? Кто заставляет?»

Он немного подумал и ответил себе вслух:

– Деньги, золото. Англичане и французы тоже хотят урвать. Они победили, а оружие теперь можно продать, тому же Колчаку.

«Надо поговорить с Дзержинским и написать Льву о моих выводах, – решил Сталин. – А он молодец, что не стал ставить в известность и беспокоить Владимира Ильича. Очень правильное решение. Тут думать надо. Хорошо думать».

Иосиф Виссарионович вызвал порученца и попросил соединить его с Дзержинским.

– Феликс Эдмундович, как у тебя со временем? – осведомился Сталин. – Нам нужно обсудить несколько вопросов. У меня через час с докладом будет Лашевич. Сможешь подъехать к этому времени?

– Хорошо, Иосиф. Я буду, – после короткой паузы ответил Дзержинский и положил трубку.

Иосиф Виссарионович уже в который раз раскурил потухшую трубку и вновь вернулся к своим мыслям.

В это время доложили, что по его вызову явился товарищ Эйтингон.

Сталин попросил пропустить чекиста и в течение минут двадцати задавал тому наводящие вопросы о семье Якова Свердлова, стараясь при этом не спрашивать прямо о Якове Михайловиче, а только о его братьях.

После чего отпустил Наума и, раздумывая над новой информацией, принялся дожидаться Феликса Эдмундовича.

Пермь.

Дзержинский и его чекисты прекрасно проявили себя в Перми. Они взялись за работу сразу как приехали. Проблема была архиважнейшая.

После разговора с Троцким Феликс Эдмундович решил не мудрить, а просто дал указания московским чекистам блокировать все телеграфы города, выделив им в помощь две сотни бойцов. Сам же он направился на станцию Пермь-один, которая располагалась ближе всего. Как только Дзержинский в сопровождении двух чекистов вошел в кабинет коменданта станции, тот упал в обморок. После этого все стало сразу понятно. Феликс Эдмундович приказал привести в чувство коменданта, а сам в это время занял его рабочее место. Наблюдая за тем, как коменданта станции откачивают, глава ВЧК достал небольшую фляжку, в которую он наливал «коктейль». Дзержинский частенько использовал в работе «балтийский чай», без которого было практически невозможно работать в необходимом бешеном темпе. Приняв дозу «стимулятора» для лучшей работоспособности, он решил «пошутить».

Железный Феликс приказал срочно доставить ему из врачебного кабинета станции медицинские инструменты и позвать в кабинет Демьяна Колыванова.

Демьян отличался большим ростом, зверообразной внешностью, спокойствием и некоторой сумрачностью своего облика. Он был из рабочих Путиловского завода, причем очень умелым и квалифицированным. В партию вступил в 1917 году. Практически никто не знал, что за зверским обликом скрывается умный и очень внимательный человек, а догадаться об этом, глядя на невозмутимую физиономию Колыванова, было практически невозможно.

Дзержинский очень тихо сказал несколько слов пришедшему чекисту и стал наблюдать за оживающим комендантом.

В момент, когда комендант станции открыл глаза, он увидел над собой невозмутимое лицо Колыванова, который внимательно осматривал лежащего чиновника, сидя над ним на стуле. Дзержинский стоял рядом и пристально смотрел на уже очень несчастного коменданта.

– Ножницы не пойдут, – пробасил Демьян. Комендант замер и весь обратился в слух. – А вот иголки в самый раз, под ногти загонять будем. А ты куда это собрался? – Колыванов схватил опять поплывшего чинушу за ворот френча, при этом энергично встряхнув того и не дав опять провалиться в обморок. То, что при этом он слегка придушил коменданта, пошло только на пользу делу. – Кто разрешил? А-а-а? – И добавил, притянув лицо коменданта к своему со зверским выражением лицу: – Ах ты, контра!

– Это не я, не я, – заверещал, срываясь на сип, чиновник. Из его глаз покатились слезы. – Не я-я-я!

– А кто? – ледяным тоном спросил вдруг Железный Феликс. Комендант почувствовал, как дрожь пробежала по всему телу, повеяло холодом. Он задергался, но Дзержинский смотрел него не отрывая глаз.