Как ценные вычисления могут помочь выйти на диверсанта? Никак. Только лишний раз Иннокентий убедился в осторожности, изобретательности, упорности этого человека, у него четкая цель, он будет ее долбить.

Весь день обходил он это загадочное учреждение, вроде тихое и одновременно непредсказуемое, выискивая места, где еще будет удобно нанести удар по Саше. В театре, по его мнению, невозможно убить бесшумно и без свидетелей, однако две попытки осуществлены, места найдены удачные. И где гарантия, что он не найдет еще одно местечко, которое не предусмотрел Иннокентий, не понимающий тонкой психологии служителей культуры?

– А вы где третье покушение организовали бы? – спросил он главрежа в кабинете. Кто, как не он, способен просчитать логику своих людей.

Тот нагнулся, достал бутылку коньяка и два стакана…

– Я не пью во время работы, – предупредил Иннокентий.

Один стакан главреж убрал и попросил молодого человека закрыть дверь на ключ. Когда Иннокентий вернулся к столу, Геннадий Петрович уже держал стакан на треть наполненный коньяком, опорожнил его и занюхал рукавом. Затем из ящика достал две мандаринины, одну положил перед Иннокентием, вторую принялся чистить, делясь мыслями:

– Я положил на этот театр всю свою сознательную и молодую жизнь, думал, знаю артистов, понимаю их, как и они меня. Ни хрена я, Иннокентий, не знаю и не понимаю. У меня на руках пьеса с готовыми конфликтами, поворотами сюжета, характерами, из нее я вытаскиваю то, что вижу в нашей жизни. А психологию преступника… раскрыть я не умею, если только про него не будет написана хорошая, умная пьеса. В жизни я… ни черта не понимаю.

– Бросьте прибедняться. И потом, чего вы так переживаете? Это всего лишь один человек, а не весь коллектив.

– Думаешь, дело в одном человеке? Это тенденция, Иннокентий. Понимаешь? Когда человек преступает черту! Это не безобидный шаг, отнюдь. Потому что преступивший вокруг себя распространяет эту тенденцию, заражает других, как вирусом, своей сатанинской идеологией, страстью к разрушению, распаду. И люди перестают быть людьми, забывают о справедливости, своем предназначении, да и верно оценивать себя перестают. Ведь это проще – стать подонком, это выгодней, это удобно… стоит убить в себе человеческую природу, которая требует совершенства, а значит, работы над собой. Проиходит обратная работа – на деструкцию. Мне не удалось сохранить дух театра, каким он был раньше. Я слишком деликатничал, а преступившие деликатность трактуют как слабость. Когда человек не понимает, что он враг себе, сразу надо пресекать его попытки сделать всех такими же, а я этого не делал… и проиграл.

Иннокентий слушал его лишь потому, что уважал, но переживания главрежа были далеки от задач, которые стояли перед ним. Он решил, что пауза позволяет ему уйти, встал и двинул к двери, повернул ключ… Геннадий Петрович в это время бросил ему в спину:

– Только током. Если говорить об убийстве в театре… Или ядом. Остальные способы он уже перепробовал.

Яд предусмотрели, а ток… Иннокентий соображал, где и когда можно убить Сашу током, перебирая все места, которые видел в театре. По трансляции шел спектакль, он подходил к концу:

Саша. Я могла бы поклясться, что это почерк Бабингтона.

Октавий. Не уговаривайте себя, ваше величество, ведь это ваш смертный приговор!

Саша. А может быть, это мое спасение и смертный приговор ей?.. Господи! Такой документ жалко сжигать…

– Фонтан!!! – заорал Иннокентий и вылетел из кабинета пулей.

Бежал, жутко топая, наверняка топот слышен в зале, но ему нужно успеть на сцену до того, как Саша начнет умываться. В картинах заточения Марии Стюарт стоит фигурная стена, а внизу этой стены сделан небольшой фонтан. Он сделан и черного пластикового корыта, с внешней стороны отделанного якобы камнем. Эта конструкция закреплена железной арматурой в форме трубок с внешней стороны, трубки загнуты над бассейном, а их концы опускаются в воду. Вода налита почти до краев, Иннокентий, бывало, сам носил ведрами воду, из этой воды торчит «бокал» с плоской чашей, из которой постоянно льется вода назад в бассейн. Осветители выставляют специальный свет, который попадает на воду и она красиво светится. Еще придумали систему зеркал: когда Саша садится на выступ рядом с фонтаном и смотрит в воду, на нее попадают отражающиеся лучи – эффект просто волшебный. И вот сейчас, перед тем, как подписать письмо, ставшее причиной ее казни, Саша должна в пылу волнения плескать себе в лицо водой и свой текст говорить! Именно в этот момент ее можно убить током.

Влетев на сцену, Иннокентий кинулся к актерам-мужчинам:

– Мне нужно на сцену! Плащ!.. Мантию! Дайте!..

Он хватал каждого и трогал плащи, но не подходили они. Не выходить же ему в коротком плаще и джинсах! Иннокентий понимал: сорвать спектакль не имеет права – это он усвоил железно, хоть и недолго проработал в театре. Нашелся длинный плащ, его снял с себя актер, игравший одну из второстепенных ролей. Иннокентий быстро накинул его, завязал под горлом тесемки… Кто-то, ничего не понимая в этой суете (но раз надо – так надо), напялил на его голову пышный берет. Иннокентий успел сказать:

– Позовите осветителя, под сценой пусть посмотрит…

И смело ринулся на сцену… У Саши вытянулось лицо, округлились глаза, она с трудом вымолвила:

– Это еще кто?..

– Я ваш охранник, ваше величество! – отрапортовал Иннокентий, щелкнув каблуками.

Сразу видно: армия у него в крови, а на ногах… современные сапоги. Мало того, джинсы тоже торчали, роста он немаленького, длинны плаща не хватило их прикрыть. Но главное – не теряться! И он, по-армейски чеканя шаг, зашагал к фонтану, по-армейски повернулся, приставил ногу, и замер по стойке «смирно». А лицо глупое-преглупое. За кулисами все поголовно катались в беззвучном хохоте, кажется, прибежали и те, кто не занят в спектакле, но были в это время в театре. Октавий Михайлович, находившийся на сцене, повернулся спиной к зрителю (в подобных случаях это любимая мизансцена) и, зажмурившись, закусив губы, прилагал титанические усилия, чтобы в голос не заржать, грубо говоря. Вот что тут смешного?!

А Саша… она спасала спектакль, играя за себя и за беднягу Окташу, неспособного произносить текст своей роли. Наконец дошла до момента, ради которого Иннокентий стал артистом – она очутилась возле фонтана…

– Не трогай воду! – зашипел он. И плевать, если услышат в первых рядах зрительного зала. – Там ток!

К счастью, Саша поняла опасность, стала нарезать круги по сцене, заламывая руки под страстные монологи. Впрочем, он не подпустил бы ее к воде, даже если б она рвалась. Однако пронесло. Но расслабляться было рано.

На картину казни Марии Стюарт стена с фонтаном перекрывается другой декорацией, затянутой черным бархатом. Едва перед Иннокентием опустился щит, он отбросил концы плаща за спину и наклонился к фонтану. Темно! Он достал смартфон, включил функцию «фонарик»…

Есть! Так просто и так гнусно! Оголенным проводом преступник обвил у верхнего края бассейна железную трубку, которая, как остальные семь, опускалась в воду. Дальше уже изолированный провод спускался вниз по задней стенке черного корыта и уходил в щель сцены.